Неизвестен Автор - Протоколы заседаний ЦК Партии социалистов-революционеров (июнь 1917 - март 1918) с комментариями В М Чернова

По мере развертывания событий, изначальный разнобой в Центральном комитете ПСР все более фиксировался. Из прежнего эклектически компромиссного центра выделялся левый центр, вынесший из опыта шести месяцев революции заключение, что коалиция центральных партий трудовой демократии -социалистов-революционеров и социал-демократов меньшевиков -- с партией либеральной буржуазии27 далее немыслима без окончательной дискредитации их в массах и без перехода их влияния на народ к большевикам.

С точки зрения левого центра, развиваемой В.М. Черновым и его политическими друзьями, русская революция, в качестве революции общенациональной, имеет одно чрезвычайно уязвимое место: это -- отсутствие в России устойчивой и зрелой либеральной буржуазии. Русская буржуазия, малокультурная, хищническая, слабая в творчестве, сильная уменьем эксплуатировать дешевый труд рабочего, с одной стороны, и отданного ей в жертву таможенным режимом потребителя -- с другой, до мозга костей развращена абсолютизмом, который выращивал ее в оранжерейной атмосфере покровительственной политики. Только полное внутреннее разложение упадочнической династии и окружающей ее высшей бюрократической камарильи заставило, наконец, буржуазию отшатнуться от старого режима и кое-как приспособиться к республике. Но для буржуазии русской только что окончился блаженный период военных сверхприбылей, и вступила в свои права "разруха": изношенность основного капитала, возобновлявшегося обычно за счет импортированного из-за границы оборудования, которому пути преграждены войной; прогрессирующее ухудшение, по тем же причинам, транспорта; перебои в доставке сырья и топлива; наконец, поднятое революцией самосознание рабочего, который более не желает допускать, чтобы хозяева перекладывали на его плечи все эти неудобства, сокращающие их доходы. Настает период, когда буржуазии приходится мириться с сокращением прибылей, иногда с временною убыточностью производства с целью его сохранения для лучшего будущего. Более культурная и политически дальновидная буржуазия могла бы это сделать за счет прежних сверхприбылей; но ее представителей в России -- ничтожное меньшинство, и они неспособны противостоять общему настроению своего класса. Настроение же это -- не только ярко противорабочее, но и глубоко антипатриотичное по своему существу. Большинство капиталистов склонно к сворачиванию своих предприятий и к переводу денег за границу, в нейтральные страны, для превращения в русский филиал международного спекулятивного капитала, неразборчивого в средствах и широко использующего произведенный разрыв междуевропейских коммерческих связей. Эта тяга к дезертирству толкает буржуазию на тактику открытого локаута, обостряет его отношения к рабочим и родит в последних анархические настроения, что, в свою очередь, еще более подчеркивает, усугубляет контрреволюционность промышленно-торгового мира; кадетская партия, стремящаяся раздвинуть свои ряды включением в них торгово-промышленных слоев, неизбежно настраивается по камертону этих контрреволюционных настроений.

Другой социальной опорой кадетской партии являлось земское дворянство28, относительно более прогрессивная часть русского поместного землевладения. Но так как последняя четверть века в России ознаменована все более явственными признаками грядущей аграрной революции, так как социалистические партии, откликаясь на единодушное настроение деревни, ставят своею задачею превращение всего землепользования России в трудовое крестьянское землепользование, то в дворянско-земледельческом классе, не менее буржуазии развращенном правительственными подачками и привилегиями, происходит регрессивная политическая эволюция. Боевые "союзы землевладельцев"29 проповедуют мужество отчаяния, борьбу с социализмом, месть и вражду к крестьянству, претендующему на частновладельческие земли. И это настроение отражается на кадетской партии, стремясь превратить ее прежде всего в боевую антисоциалистическую партию, говорящую свое veto прежде всего всякой радикальной аграрной реформе, в особенности же -- всякому приступу к ней до Учредительного собрания.

Являясь блестящим, профессорско-адвокатско-литераторским "штабом без армии", кадетская партия испытывает сильнейшее давление двух этих социально привилегированных групп, привыкших жить под крылышком абсолютизма, не подготовленных к атмосфере свобод, к демократии, к политическому состязанию идей, и потому все более тяготеющих к испытанному историческому якорю спасения отживающих и упадочных классов -- к диктатуре.

Наступление революции в России было катастрофою всех откровенно правых партий. У них исчезло даже мужество поднятия знамени, открытого политического существования. Партия кадетов из самой левой легальной партии неожиданно для себя превратилась, благодаря их исчезновению, в самую правую легальную партию. Но тем самым она естественно сделалась складочным местом для всего, что было когда-то правее ее. Партия кадетов не заметила, не осознала или намеренно закрыла глаза на это затопление ее рядов справа, и теперь несет все его последствия, т[о] е[сть] все более резкий отрыв от революционной демократии.

Есть еще две причины, по которым коалиция с кадетской партией стала немыслимой. Россия была при старом режиме "темницей народов", и революция разбудила ее узников -- т[ак]н[азываемые] "негосударственные национальности"30. Или законные права этих национальностей революцией будут признаны, Россия станет преобразовываться в вольно-федеративный союз равных народов, или этого не будет, и тогда у них не будет иного выхода, кроме сепаратизма. Кадетская партия, со времен самодержавия привыкшая себя чувствовать и мыслить как "государственная", т[о] е[сть] глубоко централистическая партия, не может не бороться изо всех сил против всякого шага по пути к децентрализации России, производимой по национальному признаку. Для нее это есть ослабление государственного единства. [Эсерам] надо выбрать: или союз с ищущими своей эмансипации "негосударственными" национальностями, и тогда разрыв с кадетской партией, или сохранение коалиции с кадетской партией, и тогда -- отчуждение и вражда с украинцами, белорусами, национальностями прибалтийского края, Кавказа, Башкирии, Туркестана и т. д.

Кадетская партия при самодержавии использовала все неудачи царской внешней политики, играла на струнах уязвленного патриотизма, вообще расчетливо и систематически превращалась из либерально-пацифистской партии в партию национально-либеральную, пактизирующую с империализмом, и этим завоевывающую популярность в кругах плутократии, бюрократии и дворянства. Это наследие прошлого висит тяжелою гирею на ее ногах, враждебно сталкивая ее с новыми началами внешней политики русской революции -- теми самыми началами, которые в бесконечно ослабленном, в разжиженном, разведенном розовой водицей виде провозглашаются президентом Вильсоном31. Рассчитывая незадолго до революции на дворцовый переворот, партия конституционных демократов связала себя со старым командным составом царского режима, не понимающим необходимости радикальной демократизации армии и потому все более отчуждающимся от революционизированной солдатской массы.