Вольфганг Леонгард - Революция отвергает своих детей

С этих принципиальных позиций написана в 1953—55 годах моя книга «Революция отвергает своих детей». Мне хотелось описать затруднения, противоречия и перемены в коммунистических государствах на примере одной человеческой судьбы, показав при этом мой собственный жизненный опыт, мои переживания, надежды и сомнения не с каких‑либо позднейших позиций, а такими какими они были в то время.

Вышедшая в сентябре 1955 года моя книга «Революция отвергает своих детей» открыла новый отрезок моего жизненного пути. Уже через несколько недель после ее опубликования в моей кельнской квартире появился гость, известный английский профессор, занимавшийся историей коммунизма в Оксфордском университете. В ходе нашей подробной беседы он спросил, между прочим, не захотел ли бы я приехать в Оксфорд, «если у меня нет какого‑либо лучшего занятия».

Вскоре я получил приглашение прочесть несколько лекций в Оксфорде, за которым последовало, — безо всяких анкет и комиссий, — предложение заняться в течение двух лет исследовательской работой в колледже св. Антония Оксфордского университета. В это время Советский Союз вступил как раз в период «борьбы с культом личности тов. Сталина». Уяснение возможностей и пределов этой «борьбы» оказалось тогда в центре моих интересов. В прекрасных условиях работы в Оксфордском университете я смог осуществить замысел соответственного исследования и написать свою книгу «Кремль без Сталина».

Спокойная, деловитая и объективно–критическая атмосфера, царившая в Оксфорде, осторожная, вдумчивая оценка различных факторов, немного шутливый, порой скептический тон и вежливая внимательность к собеседнику в беседах и спорах произвели на меня глубокое впечатление. Иногда, хоть порой лишь на пару секунд, я вспоминал школу Коминтерна в Советском Союзе 1942 года: контраст не мог бы быть большим. Односторонне доктринерская высокомерная уверенность в непобедимости, претензия на знание законов истории и на способность справиться с любыми трудностями, лишь бы «правильно» подготовить и организовать дело… а теперь здесь, в Оксфорде, эта спокойная деловитая, объективно–критичная атмосфера. Проведенные в Оксфорде два года весьма помогли мне избавиться от остававшихся еще идеологических шор и предрассудков, не отбрасывая и не забывая в то же время опыт моего четырнадцатилетнего пребывания в социалистическом обществе.

Также и после оксфордского опыта я думаю, что работники советского аппарата и коммунистического движения имеют решающее преимущество при политическом анализе происходящего на Востоке: понимание действующих там внутренних механизмов, способность более выпукло представить себе происходящие перемены и вдуматься в душевное состояние человека в коммунистическом мире, также и в психологию членов партии, ее руководителей и вождей; способность не только расшифровывать, но легко, почти автоматически прочитывать столь загадочное для многих на Западе пустословие; понимание политических целей партийного руководства, в первую очередь их стратегии и тактики в ее практическом применении. Многое из того, что выросшему на Западе и сложившемуся в западной политической системе человеку кажется таким невероятным, для бывшего партийного работника отнюдь не загадка.

Не случайно поэтому все последовавшие за моей первой книгой работы посвящены переменам в лагере социализма. «Кремль без Сталина» (1959) и «Хрущев — взлет и падение вождя КПСС» (1965) рассматривают полное противоречий преодоление сталинского наследия в Советском Союзе. В «Советологии сегодня — политический урок» (1962) я стремился изложить и критически рассмотреть советологию в ее сегодняшнем виде, указав в первую очередь на глубокое противоречие между первоначальным научным социализмом Маркса и Энгельса и его позднейшими фальсификациями. С середины 50–х и до середины 60–х годов я кроме того регулярно писал злободневные комментарии о политическом положении в социалистическом лагере для газеты .,Ди Цейт».

Перед лицом конфликта между Москвой и Пекином и нарастающих расхождений в мировом коммунистическом движении, мои интересы все больше и больше переключались с Советского Союза на развитие мирового коммунизма в его целом. Толчком к этому послужило последовавшее в 1963–64 году приглашение меня в качестве старшего научного сотрудника в Колумбийский университет в Нью–Йорке. За ним последовала моя деятельности в Йельском университете (Нью–Хэвен, США), где я с начала 1966 года читаю лекции на историческом факультете, однако лишь в весеннем семестре (с января по июнь), так что во второй половине года я имею возможность заниматься публицистической деятельностью в ФРГ.

Мои лекции и семинары в Йельском университете по истории Советского Союза и мирового коммунистического движения укрепили во мне стремление рассматривать события и изменения в мировом коммунизме в их историческом аспекте; эта деятельность служит мне существенным дополнением к злободневным политическим комментариям в печати, радио и телевидении Федеративной Республики Германии. И как бы ни различались формы и акценты в моих анализах, в них неизменно присутствует одна общая черта: мой неослабевающий интерес к изменениям в коммунистическом мире, никогда не угасающая надежда на преображение, но прорыв из бюрократической диктатуры к социализму с человеческим лицом.

Но это больше, нежели только надежда. Во всех государствах социалистического лагеря нельзя не заметить глубинного конфликта между новыми общественными силами и задачами современного индустриального общества, с одной стороны, и устарелой системой отживших бюрократически–диктаторских социальных структур и догм, с другой. Отставание этих государств от научно–технической революции, недовыполнение их собственных хозяйственных планов, усиливающиеся требования автономии, противостоящие централизму Москвы, растущая роль осознавших свое значение рабочих, усиливающаяся дифференциация в мировом коммунистическом движении (а также и вследствие конфликта между Москвой и Пекином) и, наконец, появление реформистской оппозиции с ясными альтернативными программами почти во всех государствах социалистического лагеря, — все это видится мне как обнадеживающие признаки того, что и на Востоке когда‑нибудь удастся провести реформы и, преодолев сопротивление бюрократически–диктаторского аппарата, пойти по пути плюралистического социализма.

Пражская весна 1968 года была и остается в моих глазах не единичным явлением в одной лишь Чехословакии, но и значительнейшим из всех имевших место до сих пор проявлений неудержимого раскрепощения Восточной Европы. Когда утром 21 августа 1968 года советские войска оккупировали Чехословакию, многим на Западе думалось, что приговор приведен в исполнение, надежды на реформы на подвластной коммунистам территории оказались иллюзиями и невозможность «социализма с человеческим лицом» доказана. Я не мог присоединиться к этому суждению в 1968 году, не могу и теперь. Как бы ни был трагичен конец Пражской весны, неверно видеть в нем конец реформистских стремлений в Восточной Европе и в Советском Союзе. Оккупация Чехословакии была и остается страшным провалом, который не может, однако, надолго воспрепятствовать необходимым реформам, ни в восточноевропейских государствах, ни в России.