Вольфганг Леонгард - Революция отвергает своих детей

Бернгард Кёнен оставался еще и после 1918 года в Независимой социал–демократической партии Германии, но в 920 г. перешел в германскую компартию. Он принимал активное участие в революционной борьбе с 1919 по 1923 год, в том числе участвовал в восстании 1921 года в центральной части Германии и в недолговременном рабочем правительстве в 1923 году.

В отличие от Класснера, в нем чувствовался настоящий рабочий–революционер, не превратившийся в холодного, расчетливого сталинского партаппаратчика. Ему не всегда удавалось при поворотах в политике скрыть свои личные чувства, сразу приноровиться к новой генеральной линии, как это прекрасно мог делать Класснер.

Я никогда не забуду одной сцены. Класснер поручил мне переводить на немецкий язык важнейшие статьи «Правды» Бернгарду Кёнену и его жене Фриде (которая также была в школе Коминтерна), так как они плохо знали русский язык.

Однажды я переводил статью из «Правды», в которой речь шла об извечной совместной борьбе русских, поляков и других славянских народов против Германии.

Не колеблясь, я перевел: «Дело идет о постоянных товарищах по оружию в борьбе против немцев, гнусных, заклятых врагов славянских народов!»

Бернгард Кёнен в ужасе посмотрел на меня.

— Постой, постой, ты тут что‑то неправильно перевел! Этого не может быть! Переведи еще раз!

Я прочел снова эту фразу. Бернгард забеспокоился.

— Может быть там есть что‑нибудь о немецком империализме или о господствующих классах Германии?

— Нет, Бернгард, речь идет просто о немцах.

— Но ведь этого не может быть!

Молча показал я ему это место в «Правде» и еще несколько других фраз, в которых так же шла речь о «немцах» как об извечных врагах славян.

Бернгард побледнел. Он больше ничего не сказал. Ему, старому рабочему–революционеру было не легко стать сталинским партработником, который безоговорочно должен подчиняться советским директивам.

Во время большой чистки в 1936–38 годах Бернгард Кёнен был арестован органами НКВД. В тюрьме он потере один глаз. Благодаря чьему‑то вмешательству он был выпущен, после чего он продолжал служить сталинщине.

После 1945 года Кёнен был первым секретарем обкома Социалистической единой партии Германии в области Саксония–Ангальт; в 1953 году он был назначен послом ГДР (DDR) в Прагу, что, несомненно, означало понижение.

Кроме двух наших главных доцентов — Пауля Ванделя (Класснера) и Бернгарда Кёнена, у нас была еще ассистентка, которую в школе называли Лене Ринг. Она потом была преподавательницей в Высшей партийной школе СЕПГ им. Карла Маркса и затем правой рукой Бернгарда Кёнена в обкоме города Галле.

Наша немецкая группа состояла из 18–20 курсантов. Лишь некоторые из них были старыми партийцами, принадлежавшими к германской компартии начиная с 1933 года. Среди них был «Отто» из Гамбурга и «Вилли» из Берлина (их настоящих имен я так никогда и не узнал). Оба они били раньше в Союзе Красных фронтовиков (RFB) и оба сражались в интернациональной бригаде в Испании. «Артур» — его настоящее имя Ганц Гофманн, — был в Испании полит–комиссаром II–ой Интернациональной бригады. После 1945 года он был уже генерал–лейтенантом, возглавлял военизированную народную полицию и был заместителем министра внутренних дел в ГДР; Лене Бернер до 1933 года принимала участие в подпольной деятельности немецкой компартии и Коминтерна и ей приходилось выполнять особые задания даже в Японии. После 1945 года она была преподавательницей в школе при Советской военной администрации в Германии, затем работала в Обществе немецко–советской дружбы в Восточном Берлине и, наконец, в министерстве иностранных дел ГДР.

Большинство курсантов немецкой группы в школе Коминтерна были, как и я, молодые люди, комсомольцы, выросшие и получившие воспитание в Советском Союзе. В школе Коминтерна я встретил много моих старых друзей из школы имени Карла Либкнехта и из детдома №6. Кроме Миши Вольфа, Гельмута Генниза и Яна Фогелера (я должен был теперь не забывать их новых фамилий «Фёрстер», «Цаль» и «Данилов»), я еще неожиданно встретил Марианну Вейнерт, дочь известного поэта–коммуниста Эриха Вейнерта, с которой я познакомился еще ребенком в 1932 году в Берлине в колонии деятелей искусства на Брейтенбахплатц. Встретил я также Эмми и Эльзу Штенцер («Штерн») — двух дочерей депутата Рейхстага от германской компартии, убитого нацистами.

В австрийской группе также было много моих друзей из нашего детдома №6; среди них — Руди Спирик, сын социал–демократа, коменданта шуцбунда, погибшего во время боев в феврале 1934 года, Тони Шлёгль из Санкт–Пёлтена, Алиса Клок, которая не преуспевала в школе Коминтерна и впоследствии должна была посещать еще одну партийную школу, и, наконец, Ганс Шейхенбергер, которого мы в детдоме из‑за его наружности в шутку прозвали «негром». В школе Коминтерна он сохранил свое прежнее обаяние. Вне немецкой и австрийской группы я никого не знал. Лишь на третий день пребывания в школе Коминтерна я увидел испанскую девушку исключительной красоты, лицо которой мне показалось знакомым. Казалось, что и она меня знала. Это была Амайя Ибаррури, дочь Долорес Ибаррури, генерального секретаря испанской компартии, которая из незаметного партийного работника стала самой известной женщиной республиканской Испании и носила имя «Пассионария». После поражения испанских республиканцев она приехала с сыном и дочерью в Советский Союз. Ее сын служил в Красной армии и погиб в ноябре 1942 года под Сталинградом. Дочь же училась у нас в школе Коминтерна. Ее здесь звали Майя Руис.

Дочь Пассионарии была не единственной видной личностью среди курсантов. В нашей комнате привлек мое внимание молодой товарищ с одной рукой. Он хорошо говорил по–русски и однажды рассказал нам в спальне, невзирая на предписание, что он уже сражался на фронте в 1941 году и там потерял руку. Он был, как будто, единственным, которого не так‑то легко было укротить, и он, казалось, не все принимал всерьез. Почему‑то ему предоставляли свободу действий. Меня это очень удивляло. Как только он появлялся сразу становилось как‑то веселее и свободнее и ему кричали: «Шарко, что нового?» Я с ним тоже познакомился и вскоре он мне прямо сказал, что он — сын Тито.

О том, что, собственно, мы будем изучать, я так толком и не знал, так же, как в свое время не знал, куда меня направят. Обычно нас оповещали только о серии предстоящих докладов, относящихся к прорабатываемой теме. После всех этих докладов, которые длились от двух до трех недель — иногда, правда, значительно дольше, — нам сообщали следующую тему. За 10 месяцев, проведенных мною в школе, мы проработали следующие темы: история компартии Германии, история компартии Советского Союза, Веймарская республика, фашизм, характер и ход событий Второй мировой войны, политическая экономия, диалектический и исторический материализм, история Коммунистического Интернационала, обзор истории Германии.