Филип Шафф - История Христианской Церкви Tом III Никейское и посленикейское христианство От Константина Великого до Григория Великого 311 — 590 г. по Р. Х.

Иероним проводит сомнительное разграничение между γυμναστικώς scribere и δογματοκώς scribere и, вторя Оригену, объясняет, например, строгий упрек Павла, обращенный к Петру в Антиохии, просто ходом пастырской политики или приспособлением к слабости обращенных иудеев в ущерб истине [460]. Но Августин, с тонким чувством христианской истины, выступил против такого объяснения и возразил, что подобное толкование подрывает авторитетность Священного Писания, ведь апостол не мог лгать, даже с благими намерениями, и речь здесь, в крайнем случае, может идти о неправильном прочтении, или неверном переводе, или неверном понимании, а в Антиохии Павел говорил правду — он справедливо и открыто упрекнул Петра в непоследовательности или в практической (не теоретической) ошибке, так что его праведная смелость заслуживает похвалы; Петр же, с другой стороны, заслуживает похвалы, так как кротко выслушал упрек, проявив святое смирение [461].

Таким образом, в лице Иеронима и Августина мы видим сторонников двух противоположных этических точек зрения: первый, слишком субъективный, судит обо всех поступках с точки зрения намерений и задач и допускает, например, убийство тирана, самоубийство в целях избежания позора или возможность обманывать еретиков (позже иезуитская казуистика довела эти идеи до предела софистической тонкости); другой, объективный, исходит из вечных и неизменных принципов и непримиримого противостояния добра и зла и считает, что благоразумие должно подчиняться вере, а не наоборот.

В Греческой церкви уже в IV веке были сторонники позиции Августина: Василий Великий в своем кратком монастырском уставе [462]любое приспособленчество (οικονομία) к ситуации, даже замысленное во благо, объявляет злом, так как Христос называл любую ложь исходящей от сатаны [463]. А что касается Златоуста, то он, излагая способ обойти правду, не опередил свое время, но, без сомнения, выступил выразителем мнения, преобладавшего в Восточной церкви.

Законы соборов, касающиеся священства, в целом свидетельствуют об искренности и рвении, с которыми церковь оберегала моральную чистоту и достоинство своих служителей. Средний возраст каноников соответствовал предписаниям Ветхого Завета: диаконы должны были быть не моложе 25 лет, священники и епископы — не моложе тридцати. Рукоположению не подлежали готовящиеся к крещению, неофиты, крещенные на смертном одре, кающиеся, бывшие одержимые, актеры, танцоры, солдаты, гражданские чиновники (занимающие придворные, государственные и муниципальные должности) [464], рабы, евнухи, двоеженцы и все, кто открыто грешил после крещения. Священникам было запрещено ходить в таверны и театры, танцевать и играть в азартные игры, давать деньги в долг под проценты и заниматься серьезным бизнесом. С другой стороны, частое повторение предупреждений против даже самых низменных и распространенных грехов, таких как разврат, пьянство, драки и кутежи, а также угроза телесных наказаний за некоторые нарушения позволяют нам прийти к неблагоприятному выводу о моральном облике священства [465]. Даже на соборах священники нередко вели себя недостойно, позволяя неконтролируемые выплески грубых страстей. Эфесский собор 449 г. даже был известен как «разбойничий собор».

Но, рассматривая такую картину, мы не должны забывать, что в тот период упадка Римской империи задача священников была чрезвычайно трудна, и среди номинально обращенного в полном объеме населения империи их число и образование не соответствовали слишком быстро расширяющемуся полю их деятельности. В конце концов, священство было для мира великим хранителем интеллектуальных и моральных сил. Оно противоборствовало потоку скверны, выступало против пороков своего времени, бесстрашно критиковало жестокость тиранов, основывало благотворительные и общественно полезные заведения, продлило существование Римской империи, спасло литературные сокровища древности, несло Евангелие варварам, обучало и делало цивилизованными их грубые и свирепые орды. В IV — V веках среди массы посредственностей выделяются великие учителя церкви, в которых воплотились вся ученость, весь талант, все благочестие эпохи и бессмертные произведения которых оказали мощное влияние на формирование последующей истории мира.

По мере того как власть и влияние епископов после воцарения Константина возрастали, клирики низших чинов все больше и больше зависели от них. Теперь между епископами и пресвитерами существовало строгое разграничение. Иероним в конце IV века напоминает епископам, что они обязаны своему возвышению над пресвитерами не столько божественным постановлениям, сколько обычаям церкви, ибо до эпохи церковных споров между этими двумя должностями не было различий кроме того, что термин пресвитер указывал на возраст, старейшинство, а епископ — на официальную должность; когда же люди, подстрекаемые сатаной, создали группировки и секты и вместо того, чтобы просто следовать за Христом, стали называть себя последователями Павла, Аполлоса или Кифы, все согласились поставить одного из пресвитеров во главе остальных для всеобщего надзора над церквями, чтобы он уничтожил семена раздора [466]. Великие толкователи Греческой церкви соглашаются с Иеронимом, говоря об изначальной идентичности епископов и пресвитеров в Новом Завете [467].

В епископских, или кафедральных церквях пресвитеры по–прежнему оставались советниками епископа. В городских и сельских общинах, где не было епископов, они пользовались большей независимостью. В их задачи входила проповедь, отправление таинств и душепопечительство. В Северной Африке им в течение долгого времени не разрешалось проповедовать в присутствии епископа, пока Августина не освободил от этого запрета его епископ. Seniores plebis в Африканской церкви IV и V веков были не священниками, но мирянами, занимавшими гражданские посты, и другими уважаемыми членами общины [468].

В IV веке возникла должность архипресвитера, обязанностью которого было руководить богослужением, а иногда занимать место епископа в случае его отсутствия или невозможности выполнять служение.

Диаконы, называемые также левитами, продолжали выполнять те же функции, что и в предыдущий период. На Западе только им, а не чтецам, разрешалось на публичном богослужении читать уроки из евангелий; евангелия, как содержащие слова Господа, ставились выше посланий или слов апостолов. Диаконам также разрешалось крестить и проповедовать. По образцу иерусалимской церкви, количество диаконов, даже в крупных церквях, ограничивалось семью, хотя ограничение это не было строгим, потому что в Константинопольском соборе при Юстиниане I, помимо шестидесяти пресвитеров, было сто диаконов, сорок диаконис, девяносто иподиаконов, сто десять чтецов, двадцать пять регентов хора и сто привратников — всего пятьсот двадцать пять служителей. Хотя диаконы были подчинены пресвитерам, часто они были тесно связаны с епископом и пользовались большим влиянием. Поэтому нередко они воспринимали рукоположение в пресвитеры как понижение в должности. С начала IV века архидиакон возглавлял совет служителей, был самым доверенным советником епископа, его представителем и легатом, а нередко — и преемником на посту. Так, Афанасий сначала появляется на Никейском соборе как архидиакон Александрии, облеченный большим влиянием, а после смерти патриарха Александрии наследует его пост.