Евгений Акельев - Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

Восьмого января 1742 года в Сыскной приказ обратился «Нашебурского пехотного полку капитан» Афанасий Полозов, заявивший, что 27 декабря предшествующего года «по полудни в первом часу» (накануне первой операции по аресту «товарищей» Каина, укрывавшихся в притонах Зарядья) на солдата его команды Алексея Шемякина, который вез с мельницы на подводе муку, у Москворецких ворот совершили нападение шестеро «воровских людей», которые его «били и увечили смертным боем, и при том показанную муку в мешках отбили и унесли». Солдат закричал «караул», и подоспевшие на помощь люди помогли ему задержать одного из нападавших, который в тот же день предстал перед капитаном. Допросив преступника, Полозов приказал четверым солдатам его команды отвести его в Московскую полицмейстерскую канцелярию. Их маршрут пролегал через те же Москворецкие ворота. Спустя некоторое время они явились к начальству побитыми, в изодранных мундирах, без боевого оружия и рассказали:«…как де они показанного вора вели в полицию, и будут прошед Москворецкие вороты в Зорядье, близ кружала, и в то время напали ж на них незнаемо какие воровские люди человек с тритцать и того помянутого вора у них отбили, а их, салдат, при том били смертельно и грабили, и строевой мундир на них подрали, да взяли грабежем две шпаги». Эти шпаги (в «доезде» Петра Донского они названы палашами. — Е.А. ) ночью 28 декабря 1741 года были обнаружены в притоне Андрея Федулова, а побитые солдаты в Сыскном приказе узнали нескольких обидчиков — схваченных 28–30 декабря по «указыванию» Каина уже не раз упоминавшихся нами «мошенников» Ивана Дикого, Максима Попова, Ивана Гусева, Михайлу Голована «с товарыщи» [427].

Известно, что при совершении преступлений московские «мошенники» объединялись в группы, организованные таким образом, чтобы можно было наиболее эффективно и безопасно осуществлять кражи. Некоторые члены этих групп выполняли вспомогательные функции («стесняли народ», принимали краденое, обеспечивали безопасность), другие же «мошенники» занимались организацией преступлений и дележом добычи (об этом подробнее речь пойдет ниже).

Иван Каин 26 января 1742 года заявил в Сыскном приказе: «…знает он воров, и мошенников, и подозрительных людей, и зернщиков, которые в Москве в разных местах живут: в ямах земляных, и в печурах, и в кочках, и под мостами, и на кабаках, и в протчих местах, а собираются ночным временем», — и просил, «чтоб для сыску оных дать ему драгун полную команду» [428].

В этой своего рода «заявке» на будущую сыскную деятельность вор-отступник назвал основные места скопления «подозрительных» людей в Москве.

Правда, далеко не все преступники обитали «в ямах земляных, и в печурах, и в кочках, и под мостами, и на кабаках». Многие воры из числа «фабричных» жили при мануфактурах, на которых они работали. Например, сорокалетний солдатский сын Кузьма Григорьев сын Легас 29 декабря 1741 года показал, что «тому ныне лет с тридцать он, Легас, записался на Большую суконную фабрику в ученики» и с тех пор «живет и работает он на той фабрике и по ныне». 29-летний сын посадского Данила Артемьев сын Беляцкий, названный среди московских воров в реестре Каина, в декабре 1743 года также рассказал, что он 20 лет назад записался в ученики на Большой суконный двор, на котором «по сей привод» и обитал — «жил на оной фабрике при работе». Еще один «мошенник» из списка Каина, 21-летний Петр Михайлов сын Губан, родился в семье «фабричного» Большого суконного двора, вырос на этой мануфактуре, а повзрослев, записался на «Журавлевую фабрику», «работал и живет на той фабрике» [429]. Таким образом, московские мануфактуры, в первую очередь расположенный возле Каменного моста напротив Кремля Большой суконный двор, были местами совместного проживания многих воров.

Еще одним таким местом была Московская гарнизонная школа у Варварских ворот, в которой многие солдатские дети не только обучались, но и жили. Например, пятнадцатилетний «мошенник», солдатский сирота Алексей Иванов сын Елахов в конце 1741 года на допросе показал, что «тому ныне девятой год он, Алексей, записан в гарнизонную школу и жительство он имеет во оной школе и по ныне» [430].

Но всё же значительное число профессиональных преступников Москвы во времена Ваньки Каина постоянного места жительства никогда не имело. Для них были характерны частая смена мест ночевок и в целом бродячий образ жизни. Где же укрывались московские «мошенники»?

Прежде чем ответить на этот вопрос, попытаемся представить себе облик тогдашней Москвы. Выдающийся историк И. Е. Забелин писал о Первопрестольной в первые десятилетия XVIII века: «Это был город по преимуществу „деревенский“, город, в котором не только самая большая часть домов, но даже и многие мостовые были еще деревянные. Улицы были неправильны, где слишком широкие, так что походили на площадь, где слишком узкие, так что трудно было разъехаться. Было много также тупиков, т. е. переулков, которые преграждались строениями. Значительная часть домов состояла из обыкновенных крестьянских изб, больших и малых, которые не только не были ничем окрашены, но нередко были курные, черные, или с деревянными трубами, крытые тесом и дранью, а в ямских слободах и вообще на краю города — даже соломою… Такие домики и избы выходили обыкновенно на улицу, как в деревнях, и стояли в иных местах довольно тесно; напротив того, все более или менее значительные постройки, т. е. дома зажиточных и богатых людей, прятались в глубине дворов, так что по иным улицам тянулись бесконечные заборы, прерываемые изредка воротами, которые сохраняли еще древнюю архитектуру, т. е. были покрыты небольшими двухскатными кровлями… Массу строений разделяли иногда огромные пустые пространства, занятые садами, огородами, пустырями, лугами, прудами и т. п.; всё это огораживалось иногда просто кольями и даже плетнем, а иные места и вовсе оставались без городьбы… Каменных построек в эту эпоху было вообще очень немного. Все они принадлежали или казне, или знатным и богатым лицам и стояли обыкновенно в глубине широких дворов, под которыми бывало нередко от 1 до 5 десятин земли, занятой „службами“, садом и разными другими принадлежностями широкого барского житья» [431].

К этому описанию выдающегося москвоведа необходимо добавить, что после «великого» пожара 29 мая 1737 года в городе повсеместно встречались брошенные пустые дворы с обугленными остатками каменных и деревянных строений (они во множестве зафиксированы даже в переписной книге московских дворов 1742 года). Видимо, один из таких запустелых дворов в Зарядье и облюбовал слепой нищий Андрей Федулов, у которого зимой 1741 года укрывались многие воры. Осенью 1745 года известный московский преступник, беглый «фабричный» Гаврила Рыжий ночевал «близ Донского монастыря в кирпичных сараях». Там же в декабре 1747-го ютился беглый каторжник Матвей Цыган. Пойманный Каином в августе 1743 года беглый солдат Гаврила Степанов сын Богданов «жил в Москве за Сухаревой башней, начевывал в пустых сараях» [432].