Евгений Акельев - Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

После переклички двери тюремных казарм запирались, а ключи клались в специальный мешочек, запечатывались и сдавались в секретарскую палату под охрану часового. Если во время переклички обнаруживалось чье-то отсутствие, караульный офицер бил тревогу: тюремный староста должен был доложить, когда и куда отлучался колодник. 1 июня 1747 года прапорщик Фаддей Быханов рапортовал: «…сего мая 29 дня по перекличке колодников и по запирании казарм не явилось в Большом остроге колодника Никиты Мельникова, а по объявлению тюремного старосты Алексея Семенова оной Мельников был взят вверх по полуночи в 9-м часу повытчиком Иваном Архиповым без ведома моего и отпущен он, Мельников, им, Архиповым, за которым по приказу ево, Архипова, капрал Федор Золотой послал солдата Григория Мокрицына, токмо оной капрал о том отпуске мне не объявил» [562].

По инструкции 1748 года в каждой казарме, кроме женской, на ночь следовало запирать двух караульных солдат, у которых забирались ружья, шпаги и ножи (им позволялось иметь при себе только шелепы). Они должны были следить, чтобы в тюрьмах не было «крику, и драки, и пьянства, и других непорядков, в карты, в кости, и во всякую зернь отнюдь их, колодников, играть не допускать и шеляпами их смирять, а по утру о тех непорядках, которые происходят от колодников, объявлять» [563]. В поддержании порядка им должны были помогать колодничьи старосты.

Но на практике оказывалось, что с арестантами на ночь запиралось по одному караульному, да и то из числа наименее подготовленных для выполнения таких сложных обязанностей. Так, десятский девятой команды четвертой сотни Егор Костырев, 8 июня 1738 года впервые присланный из Московской полицмейстерской канцелярии в Сыскной приказ для несения караульной службы, был в тот же день отправлен в одну из казарм «для ночевания у колодников». Когда стража порядка запирали в казарме, где содержались 32 колодника, тот растерянно спросил, что ему нужно делать, и в ответ услышал, «чтоб он смотрел, дабы колодники в карты и зернью не играли, и крику, и шуму, и драк у них не было, и ежели что учинитца, о том бы объявил часовому, а часовой их де будет сказывать сержанту» [564].

Почему заключенные не умирали от холода в зимние ночи в неотапливаемых казармах? Скорее всего, их спасала сильная скученность во всех тюремных помещениях. Казармы были всегда сильно переполнены, тюремные старосты постоянно жаловались на «великую тесноту» [565], и колодники, видимо, естественным образом обогревали друг друга телами.

Ночью 8 июня 1738 года заключенные одной из казарм подкопались под стену и сбежали. В ходе расследования были опрошены все 32 арестанта, содержавшиеся в этой казарме. Некоторых заключенных даже попросили описать точное расположение колодников во время ночлега. Благодаря этому мы имеем замечательные зарисовки тюремного быта обитателей казармы. Так, сбежавший из сибирской ссылки бывший крестьянин села Богородицкого Дмитровского уезда Венедикт Григорьев рассказал: «…сего де июня против девятого числа в ночи спал он, Венедикт, обще с колодниками попом Иванов Петровым да Миняем Давыдовым между ними в средине. И к ним ногами спали колодники Степан Герасимов, Андрей Алексеев, Петр Коверев, Федор Логов, Семен Лаврентьев и другие… А как означенные колодники поп Иван Петров и Миняй Давыдов, подрыв полатную стену, утечку учинили, того он, Венедикт, не слыхал. А может де быть, что как те колодники, встав с нар, выходили в покаянную палату, слышали вышеозначенные колодники Степан Герасимов с товарищи?» Подозреваемый в разбое крестьянин Волоколамского уезда Степан Герасимов сын Баранников показал: «…со оным де Петровым и Давыдовым спал между ими в средине колодник сибирский утеклец Венедикт Григорьев, а он де, Степан, спал на нарах от тех колодников… одоль, напротиву их ногами, с колодники Андреем Алексеевым, Петром Коверевым, Федором Роговым, да Семеном Лаврентьевым и с прочими, а как зовут по имянам, не упомнит». Еще один сиделец, Степан Федоров, сообщил, что в ту ночь был болен и поэтому «спал под нарами», «а означенные Петров и Давыдов спали з другими колодники… на нарах» [566].

Каждая казарма была оснащена «парашей», которая, по-видимому, была отделена от главного помещения перегородкой. Хождение колодников в нужник часто не прекращалось до полуночи. Так, вышеупомянутый десятский Егор Костырев наутро после своего первого дежурства в казарме рассказал: «…будучи де он, Костырев, в той тюрьме с вечера и до полуночи не спал, и которые колодники ис той тюрьмы выхаживали к параше в другую полату, и он, Костырев, за теми колодниками смотрел, и по полуночи он, Костырев, лег спать для того, что де колодники в то время все поснули» [567].

Казармы Большого острога запирались только на ночь, после ежедневной переклички, а днем были открыты, и колодники могли выходить во двор.

Четырнадцатого декабря 1742 года во второй казарме Большого острога колодники Тимофей Бурдин и Иван Онятин вместе с тюремным старостой Александром Нееловым избили заключенного Алексея Беляева, а затем донесли, что тот якобы объявил за собой «слово и дело». Однако сам Беляев на допросе утверждал, что «слова и дела» не говорил, призывая в свидетели остальных арестантов. Тогда судьями и прокурором был произведен опрос всех сидельцев этой казармы с целью выяснить, где каждый из них находился в момент драки. Хотя многие могли сказать неправду, однако всё же их заявления очень важны для понимания специфики тюремного быта колодников Большого острога.

Итак, кроме участников инцидента в казарме на тот момент содержался 31 человек, но свое местонахождение во время потасовки в казарме вспомнил 21 сиделец, из которых лишь семеро в тот момент находились в своей казарме. Заключенный Федор Курочкин спал «на верху на нарах», поэтому драки не видел и ничего не слышал. Еще четверо ссору видели, но объявления «слова и дела» не слышали. Сам же Тимофей Иванов сын Бурдин показал: «…колодника Беляева как бил староста Неелов шелепом, то видел, а Беляев слово и дело сказывал ли, не слыхал». И лишь два свидетеля разыгравшегося побоища подтвердили, что действительно слышали объявление «слова и дела». Иван Михайлов сын Антипин «был в той же казарме на нарах» и видел, как «оной Беляев дрался с колодником Бурдиным, а Неелов бил ево, Беляева, шелепом» и в это время пострадавший «слово и дело за собою сказывал».

Но где же в этот зимний день находились остальные 14 колодников? Шесть человек в это время пребывали возле «острожной трубки» — отверстия в стене острога, специально проделанного для того, чтобы родственники, знакомые и просто жалостливые горожане могли передавать для заключенных деньги, пищу и одежду. Так, Яков Путилин показал, что он во время потасовки в казарме «был у трубки на часах для сбирания милостыни». Еще трое — Василий Сатин, Федор Зубков и Нестор Волынка — утверждали, что в тот момент находились в часовне (вспомним, что часовня была единственным отапливаемым помещением на территории Большого острога). Еще трое заключенных в тот момент сидели в соседней третьей казарме. Наконец, Антип Павлов «в то время в той казарме не был, а был во дворе», а Алексей Муховников «был взят в приказ» [568].