Владимир Куковенко - Как подменили Петра I

Но это был лишь последний отголосок беспокойной жизни и деятельности 11-го самозванца.

После смерти Акундинова прошло три с половиной века. И теперь вряд ли можно найти какое-либо серьезное подтверждение его родства с Шуйскими. Впрочем, нельзя и достаточно обоснованно доказать его обман. Поэтому вопрос об этой загадочной личности так и останется в нашей истории нерешенным. И хотя я, как автор, все же склоняюсь к мысли, что не все в рассказах Тимошки вымышлено, и даже уверен в том, что был он благородного происхождения, мне его трагедия видится в другом — в том, что он не был признан в России.

Можно только сожалеть, что этот необычайно одаренный человек не нашел себе достойного места и занятия на родине. Многочисленные его способности так и не были реализованы до конца, и его талант был растрачен на пустяки и бесконечную борьбу с обстоятельствами. В то время Россия была чрезвычайно бедна умными и образованными людьми, поэтому звезда Акундинова могла подняться очень высоко. Он мог украсить отечественную литературу и придать ей новое направление, мог быть великим дипломатом или государственным деятелем, которого Россия помнила бы и гордилась. Но судьба, в силу каких-то неведомых нам причин, не была к нему благосклонной. Родина отвернулась от него, и он умер в расцвете лет с постыдным клеймом негодяя и обманщика.

Свидетельство Тимошки Акундинова, ложно называвшегося князем Иваном, сыном царя Василия Иоанновича Шуйского, данное им в бытность в Венеции тамошнему жителю Анастасию Милярду, в знак особенной благодарности за гостеприимство и услуги, им оказанные. Писано 1648, октября 26.

Под этим свидетельством помещена приписка: «Писал подьячий Костянтин Конюховский, его княжеской милости жилец».

Такое же свидетельство дано иеромонаху Феофилакту, настоятелю церкви Св. Георгия в Венеции.

Печать Акундинова, которая была изготовлена в Италии.

Изображение увеличено.

Письмо Акундинова из Чигирина к путивльскому воеводе, боярину князю Семену Васильевичу Прозоровскому:

«Князь Семен Васильевич, государь!

Не тайно тебе о разоренье московском, о побоищах междоусобных, о искорененье царей и царского их рода и о всякой злобе лет прошлых, в которых воистину плач Иеремии о Иерусалиме исполнился над царством Московским, и великородные тогда княжата скитались по разным городам, как заблудшие козлята, между которыми и родители мои незнатны и незнаемы в разоренье московское от страха недругов своих невольниками были и со мною невинно страдали и терпели, а сущим своим прозвищем, Шуйскими, не везде называться смели. Об этом житье-бытье нашем многословить не могу, только несчастью своему и бедам настоящее время послухом [65]ставлю, которое время привело меня к тому, что я теперь в чужой земле в незнаемости окован сиротством и без желез чуть дышу, и жалостную, плачевную грамоту к тебе, государю своему, пишу: прими милосердно и знай про меня, что я, обходивши неволею и окруживши турские, римские, итальянские, германские, немецкие и иные многие царства, наконец, и Польское королевство, не желаю никому на свете поклониться, кланяюсь и покорюсь только ясносияющему царю Алексею Михайловичу, государю вашему и моему, к которому я хочу идти с правдою и верою без боязни, потому что праведные царские свидетельства и грамоты, что при себе ношу, и природа моя княжеская неволею и нищетою везде светится, чести и имени гласовитого своего рода не умаляет, но и в далеких землях звонит и, как вода, размножается. Все это делается на счастье и прибыль отечеству моему и народу христоименитому, на убыток и бесчестье государевым недругам, на славу великого государя, которого есть за мною великое царственнейшее дело и слово и тайна; для этого я в Чигирине никому не сказываюся, кто я, во всем от чужих людей сердечную свою клеть замыкаю, а ключ в руки тебе отдаю. Пожалуй не погордись, пришли ко мне скрытно верного человека, кто бы умел со мной говорить, и то царственное слово и дело тайно тебе сказать подлинно и совершенно, чтоб ты сам меня познал, какой я человек, добр или зол; а покушавши мои овощи и познавши царственное великое тайное слово, будешь писать к государю в Москву, если захочешь, а ключи сердца моего к себе в руки возьмешь, с чем я тебе, приятелю своему, добровольно отдаюсь. Знаю я московский обычай, станешь писать в Москву об указе теперь прежде дела, а пойдет на протяжку в долгий ящик, но я ждать не буду, потому что делаю это ни для богатства, ни для убожества, но, пока плачевного живота станет, орел летать не перестанет, все над гнездом будет убиваться».

Письмо Акундинова из Киева посланнику Василию Унковскому в Чигирин:

«Василий Яковлевич, государь!

Всемогущая Божия сила в моей слабости такую крепость учинила, что из смрадной челюсти турской меня освободивши, принудила, чтоб шел к Москве и покорился добровольно холопски его царскому величеству, государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Руси самодержцу, о чем я писал к нему, государю, в Посольский приказ дважды, и указ мне был прислан с подьячим Тимофеем Мосолитиновым от государя. Но зависть вражия от Петра Протасьева сталась и возбранила мне дорогу к государю в Москву, потому что он тайно совещался с богатыми, как бы изловить и убить неповинного. Несмотря на то, выполняя завет мой, я готов ехать к государю в Москву хотя и на вольную страсть, ничего не опасаюсь по правде моей и невинности, готов показать ясно, что, хотя и в подьячих там был, однако благородия Шуйских княжат не лишен. Обещаюсь словом моим крепким и постоянным ехать к государю в Москву, если ты пожалуешь, захочешь со мною увидеться и поговорить дружеским обычаем, что воистину будет на пользу государеву делу и на прибыль, а тебе на честь и славу, потому что познаешь, какой цены мои камни, не найдешь темности в моей светлости. Пожалуй же, Василий Яковлевич, отпиши ко мне: учинишь ли так или не учинишь? И если захочешь учинить, то прошу, чтоб увидеться, пока его милость пан гетман не приехал, чтоб нам самим друг с другом рассудить, не ходя на суд; лучше будет, положившись на Бога, учинить по Богу, которому учинил я обет, что в Москву ехать желаю. Тот меня избавил и избавляет, уповаю, что и еще избавит от врагов моих».