А. Мейкок - История инквизиции

После падения центрального правительства на Западе в Европе в течение пяти веков не было преследования по религиозным мотивам. Да, то тут, то там периодически появлялись вспышки ересей, к которым, например, можно отнести адоптианизм Елипандуса, архиепископа Толедо, и Феликса, епископа Эрджела (конец VIII века). Однако после того, как их убеждения были изучены и официально осуждены папой Адрианом I, они отказались от своего учения, и больше никто о них не слышал. В IX веке монах Годескалкус был осужден Церковным собором Майнца и Квиерцы за ошибочное учение об искуплении. Он был приговорен к порке и пожизненному заключению в монастыре Отвильерс. Но тогда никому и в голову не пришло обратиться к светскому суду; приговор был не наказанием, навязанным государством, а епитимьей, наложенной Церковью. Архиепископ Гинкмар, приговоривший Годескалкуса к порке, точно процитировал устав Сент-Бенедикта, [5]оправдывающий это наказание. К тому же заключение монаха в монастырь мало чем отличалось от привычного для него образа жизни, когда ему приходилось строго следовать монастырскому уставу. [6]

Мы видим, что все эти пять веков ересь была тесно связана с церковным уложением о наказаниях. Нет никаких признаков организованного сопротивления Церкви. Причина в том, что это было время действий, а не раздумий; время интенсивных военных операций, когда Европа, по сути, превратилась в крепость, отражающую успешные атаки исламистов, северных пиратов и восточных славян. Образование застыло и сохранилось только в монастырях. Судопроизводство велось в пылу битв на границах, традиции и мораль пришли к молчаливому соглашению, определялось и готовилось великое наследие. Мрачное Средневековье, которое также можно назвать темным, потому что мы почти ничего о нем не знаем, мало или почти ничего не добавило к наследию прошлого: не было создано ни великих литературных шедевров, ни архитектурных памятников. Типичный герой того времени – это Карл Мартелл, помазанный защитник Европы, одержавший победу над исламской ордой в битвах при Туре и при Шарлемане, который без устали перемещался по своим владениям, сопротивляясь захватчикам. Люди той эпохи заботились о том, чтобы сохранить то, что имели, а не тратили время на размышления. С одной стороны, мы видим великих принцев-воинов, которые спасли Европу от разрушения, с другой – спокойный уклад жизни в монастырях, где по обыкновению аккуратно велись церковные документы. А когда занялась заря многообещающего XI века, выяснилось, что усилия долготерпимых, трудолюбивых монахов не пропали даром. Потому что в период с 600-го по 1000-й год католическая вера охватила всю Европу.

Великое Возрождение X и XI веков – одно из наиболее необычных явлений истории. Обнародованная в 927 году Клюнийская реформа [7]аббата О до ознаменовала истинное начало Средневековья. В 936 году Отто Великий завершил завоевание восточных славян. В 987 году Гуго Капет взошел на французский трон. Зловещие дни правления династии Каролингов ушли в прошлое. В конце века папа Сильвестр II начал великую работу по реформам и реорганизации Церкви, которые должен был продолжить Хильдебранд. Казалось, человек внезапно вспомнил, что надо делать и говорить. Европа, судя по классической фразе старого летописца, набросила на себя новую белую мантию церквей. После разрушения и ужасов IX и X веков наступил рассвет.

«Трудно понять, почему произошло это внезапное, непредсказуемое перерождение, – писал доктор Крам. – Однако довольно легко понять, почему XI век должен был начаться с таким блеском и завершиться со славой – к этому было готово все. Но вот почему после ужасающего IX века появились первые ростки X – это загадка, которую смогут, пожалуй, разгадать лишь те ученые-эволюционисты, которые верят, что судьбы мира вершатся Высшим Всезнанием, которое ходит иными тропами, чем люди». [8]

Итак, мы переходим к великому XI веку – веку, который, как ни один другой, характеризуется удивительным энергичным духом, полученным из хорошо сцементированного морального единства, веку доверия, уверенности и надежды, многообещающему веку.

С другой стороны, в те времена не было современных глупых иллюзий о необходимом превосходстве перемен и существовании предполагаемого «закона» прогресса. Моралисты осуждали, папы реформировали, государи что было сил правили, порой даже с яростью. С поэмами трубадуров пришла утонченность манер, родилась лирическая поэзия. Норманны завоевали Англию и Сицилию и установили системы правления, которые должны были стать моделями для всей Европы. Церковь, воодушевленная и очищенная гением Хильдебранда, по-новому сплотила людей, помогла им обрести общую цель – ту самую цель, которая бросила европейцев в Первый крестовый поход против Азии. Полным цветом расцвели рыцарские традиции, стали развиваться грубоватые, суровые линии норманнской архитектуры, появились зачатки взмывающей ввысь, смелой готики. Все эти многочисленные перемены можно было бы кратко описать, как переход с горы Сен-Мишель к Шартру.

Цивилизация средневековой Европы уникальна потому, что основана на единстве культуры – самой близкой форме единства, которая может связать людей, при которой политическое и социальное единство можно считать лишь побочными продуктами. Единство – основное понятие европейской истории в Средние века, и до тех пор, пока мы не постигнем значимости этого утверждения, нам вообще не понять того времени.

Разумеется, превыше всего стояла Церковь. Именно Церковь полностью занимала помыслы людей. Учитывая ее необыкновенный престиж в области политики, ее огромное влияние на умы людей, Церковь могла себе позволить быть – и была! – беззаботной и терпимой. Она была справедливо уверена в своей силе и даже не протестовала, когда в День дураков в церковных проходах устраивалась шумная возня, а потом какой-нибудь подгулявший весельчак, облаченный в одеяние священника, подходил к самому алтарю. Когда какой-нибудь школяр позволял себе уж слишком рискованные игры, его, разумеется, отлучали от Церкви. Но это случалось довольно редко, мало кто знал о таких вещах, и если отлученный раскаивался в грехе, исправлял ошибку, каялся от души и желал вновь вернуться к истинной вере, его ждал теплый прием. Даже великий Абеляр, осужденный Церковным собором в Сансе, был тепло принят преподобным Петром в Клюнийское аббатство и провел остаток жизни, будучи монахом-бенедиктинцем. Поступки Церкви не обсуждались и не осуждались – она была частью воздуха, которым дышали все.

Монастыри были, по сути, средневековыми отелями, их щедростью и готовностью накормить бездомных и нищих злоупотребляли, потому что Церковь явно привечала бродяг. Кстати, следует помнить, что и леса, и сельские угодья, и тому подобные материальные ценности, переданные монастырями цивилизации, были не так уж важны для Церкви. Потому что монастырь – это в первую очередь место, где царит сила духа, где восхваляют и почитают Господа, откуда к вечному Трону постоянно возносятся молитвы. Все остальное случайно. И гигантская система публичных богослужений, которые монастыри устраивали в Средние века, тоже была случайной, хотя и имела определенную цель. И если мы в своей слепоте не можем по достоинству оценить красоту и великолепие этой великой духовной силы, то нам остается по меньшей мере восхищаться организацией христианской благотворительности – своего рода универсальной системы отелей и туристических агентств, услуги которых были полностью бесплатными, двери которых были всегда распахнуты для бедных и богатых, для королей и крестьян.