Михаил Горбачев - Жизнь и реформы

Новое дело захватило меня полностью. Целыми днями, часто прихватывая и ночи, я колесил по хозяйствам и трудился над созданием новых структур управления, веря в то, что ставка на профессионалов обязательно даст свои плоды. Оставаясь кандидатом в члены бюро крайкома, я довольно часто встречался с Кулаковым, и он, как и прежде, давал мне различного рода задания, приглашал в поездки по краю.

Тем неожиданней был эпизод, произошедший летом 1962 года.

На бюро крайкома обсуждался вопрос об Обращении ЦК КПСС и Совета Министров СССР к труженикам сельского хозяйства. Таких обращений тогда было бесчисленное множество. Со стороны заведующего отделом пропаганды и агитации И.К.Лихоты, о котором кто-то из его недоброжелателей запустил шутку: «мудр, как кирпич, падающий на голову», на меня вдруг посыпались упреки в недооценке соцсоревнования и других подобных грехах. Я возразил — возникла перепалка. Кулаков предложил создать комиссию по проверке моей работы, а на состоявшемся 7 августа собрании краевого партийного актива Кулаков «выдал мне» сполна. Говорил о «безответственности в работе с Обращением ЦК», высказывался несправедливо, резко, грубо.

Я рвался ответить, но слова для выступления так и не получил. Когда возвращался в район, мой попутчик, старый заслуженный агроном, бывший «синеблузник» Владимир Петрович Чачин, видя, что я продолжаю негодовать, спросил:

— Переживаешь, Михаил Сергеевич, что не дали выступить?

— Конечно, — ответил я. — Ведь это был не просто разнос, а бесцеремонное затаптывание. Разве такое допустимо? При всем моем уважении к Кулакову мириться с подобным я не намерен.

Владимир Петрович снисходительно посмотрел на меня.

— Ну, хорошо, предположим, ты выступил и произнес свою речь. Думаешь, тебе удалось бы убедить всех, что ты прав, а Кулаков не прав? Чепуха. Ладно, ладно, — продолжил он, покосившись на меня, — давай другой вариант: ты выступил, и актив, несмотря ни на что, все-таки тебя поддержал. Ну а Кулаков? Неужели ты всерьез полагаешь, что он бы тебе это забыл? Ты же знаешь его характер. Так что послушай моего совета и запомни: самая лучшая речь — непроизнесенная.

После этого эпизода некоторые коллеги стали посматривать на меня как на конченого человека. Каково же было мое изумление, когда работники аппарата крайкома со ссылкой на Кулакова попросили написать справку об опыте моей работы.

— В ЦК КПСС обобщают наиболее интересные материалы о партийных организациях колхозно-совхозных объединений, — было заявлено мне, — и Федор Давыдович полагает, что твои соображения придутся кстати.

А в конце ноября по решению Пленума ЦК началось «великое» разделение партийных организаций по производственному принципу, о котором я уже рассказывал. Кулаков пригласил меня к себе и — как гром среди ясного неба — предложил перейти на работу в аппарат формировавшегося сельского крайкома заведующим отделом партийных органов. С 1 января 1963 года я приступил к новым обязанностям.

Поскольку КПСС, подменяя все и вся, фактически осуществляла не только руководство, но и функции управления обществом, отдел партийных органов играл в этом существенную роль по сравнению с другими отделами. Круг вопросов, которым занимались его работники, был достаточно широк: организационная работа в парторганизациях края, «курирование» Советов, профсоюзов, комсомола.

Но главное — в компетенции отдела находились кадры, та самая номенклатура, в которую входили все сколько-нибудь значимые должности, начиная с постов сугубо партийных и кончая директорами предприятий и совхозов, председателями колхозов. То, что на партийном сленге называлось «подбор, расстановка и воспитание кадров». Это в первую очередь обеспечивало крайкому реальную власть.

В представлении стороннего человека работа с кадрами — это кляузная бумажная волокита, разбирательство аппаратных склок, прочие малопочтенные и малоприятные занятия. В какой-то мере это справедливо — в орготделах нередко плелись интриги, ломались человеческие судьбы. Но для себя я ставил иную «сверхзадачу»…

Моя «сверхзадача»

Семь лет работы после университета дали мне многое. Я исколесил все Ставрополье, познакомился с тысячами людей, имел возможность наблюдать работу многих из них в городах и районах, краевом центре. К когорте маститых руководителей колхозов относился Семен Васильевич Луценко. В далекие годы он работал шофером у председателя небольшого колхоза «Пролетарская воля», человека в деловом отношении абсолютно бездарного и к тому же беспробудного пьяницы. В конце концов колхозники не выдержали, выгнали его, а новым председателем выбрали Луценко. Логика была предельно проста:

— Ты, Семен, на полуторке повсюду с ним ездил, все его безобразия видел, вот и делай наоборот. Что-нибудь да получится.

И надо сказать, не ошиблись в нем люди. Поднял хозяйство, поставил на ноги. А потом «Пролетарская воля», объединившись с десятком других небольших колхозов, превратилась в крупное хозяйство. Луценко и его сделал одним из лучших в крае, известным в стране. «Пролетарцы» умело использовали благоприятные условия предгорной зоны, стали получать хорошие урожаи, да и в животноводческих делах преуспели. Но понадобилась находчивость Луценко, чтобы получить максимум выгоды от произведенной продукции. У него хватило характера действовать по Уставу колхоза, который давал все-таки определенные права руководителям коллективных хозяйств. Излишки колхоз продавал на рынке и выручал значительно больше, чем платило государство. Луценко построил небольшие заводики по переработке фруктов и овощей, масличных культур, пекарню; их продукцию реализовывали через кооперацию и колхозные рынки, все это увеличивало доходы. За свою предприимчивость Луценко не раз подвергался публичным разносам, были попытки сместить его, но колхозники не дали в обиду своего председателя.

Ценили, конечно, в первую очередь как хозяина, но не менее — его человеческие качества. Человек он был самобытный, несомненно, талантливый, с большим природным умом и изрядной долей чисто крестьянской хитрецы. Долго учиться ему не пришлось, хоть и писал он в анкетах, что закончил семь классов. Но дома у него было на удивление много книг. Читал их по ночам и, по собственному его признанию, особенно любил «про крестьянство». В общем, человек из народа, так и оставшийся в нем, в отличие от тех, кто выходил из народа, чтобы никогда в него не возвращаться.

В бытность мою парторгом крайкома судьба свела меня еще с одним удивительным человеком — Василием Андреевичем Рындиным.

В отрогах Ставропольской возвышенности, неподалеку от краевого центра, в совершенно изумительной природной зоне раскинулись поля колхоза «Заветы Ильича». Здесь из-под земли били родники чистейшей воды, потому и село называлось Бешпагир, что в переводе с тюркского означает «пять ключей». Но при всей красоте здешних мест и хороших землях колхоз хирел на глазах.