Михаил Горбачев - Жизнь и реформы

В пылу политической полемики, журналистской шумихи вокруг отдельных текущих событий теряется глубинное значение происходящего. Многие видят только то, что оказывается на поверхности, носит преходящий характер. Тот уровень политической культуры, который мы унаследовали, мешает формированию настоящего плюрализма мнений и политических действий. Все еще доминирует старый подход: раз ты не разделяешь моих мнений, значит, ты мой враг. И больше того, значит, тебя надо уничтожить.

БЯМБАСУРЭН. В Монголии мы особенно остро ощутили это. Но, кажется, пришли к общему пониманию, что на почве безудержной конфронтации никто ничего хорошего не добьется.

ГОРБАЧЕВ. Политический плюрализм предполагает соревнование политиков, их программ, их практических действий и создание таких условий, когда народ сам бы мог делать выводы из такого соревнования.

Теперь о советско-монгольских отношениях. К сожалению, их обновление происходит довольно вяло. Видимо, сказываются и перегрузки в наших правительственных органах.

Мы видим и приветствуем динамизм Монголии на международной арене, хотя, как я уже говорил П.Очирбату, дело это непростое. Ни США, ни Япония да и Китай зря, за «просто так» ничего не дадут.

БЯМБАСУРЭН. Мы хорошо понимаем, Михаил Сергеевич, что отношения с Советским Союзом имеют для нас особое значение. Здесь у нас огромный банк опыта сотрудничества.

ГОРБАЧЕВ. Мы исходим из приверженности добрым традициям в советско-монгольских отношениях, но и понимаем необходимость их обновления.

БЯМБАСУРЭН. Думаю, Михаил Сергеевич, это касается и советско-монгольского экономического и научно-технического сотрудничества. Перспективы здесь могут быть хорошими, резервов много. Ведь за 17 лет после создания «Эрдэнэта» не появилось ни одного совместного монголо-советского предприятия. Нет ни одного соглашения по специализации и кооперированию. Мы хотим быть открытыми для такого рода сотрудничества с советской стороной, готовы выделить специальные зоны, скажем, в районах Эрдэнэта, Дархана.

ГОРБАЧЕВ. Я, помнится, был там, и эти новостройки производили в целом хорошее впечатление. Стоит подумать над вашим предложением.

БЯМБАСУРЭН. За счет советских кредитов в нашей стране создан огромный экономический потенциал, но камнем преткновения для дальнейшего сотрудничества является исключительно высокая по нашим масштабам задолженность. В сознании наших людей, которые только-только начинают узнавать об объеме этой задолженности, появилась масса недоуменных вопросов: как, почему, за счет чего она образовалась? Вокруг этого вопроса масса кривотолков, этим активно пользуется оппозиция.

ГОРБАЧЕВ. У нас тоже много разных кривотолков, связанных с задолженностью ряда стран Советскому Союзу. На заседаниях Верховного Совета все чаще раздаются требования немедленно взыскать те 84 миллиарда долларов, которые составляют долг в основном развивающихся стран.

БЯМБАСУРЭН. У нас в народе говорят: лучше быть голодным, чем должником. Люди болезненно переживают эту проблему. Надо найти взаимоприемлемое решение.

ГОРБАЧЕВ. Ищите. Ищите такое решение, которое было бы понятно и монгольскому, и советскому народам. Именно такое решение надо найти. Советский Союз никогда не ставил своей целью эксплуатировать Монголию.

БЯМБАСУРЭН. Мы, со своей стороны, тоже не хотим быть иждивенцами».

Закончил я беседу словами: пусть никто не спешит у вас делать скоропалительные выводы относительно падения интереса Советского Союза к Монголии. Надо просто понять, что мы сейчас глубоко вовлечены в решение чрезвычайно актуальных проблем, от которых зависит вся жизнь Советской страны.

«Социалистическая монархия»

Картина наших отношений с социалистически- ми государствами Азии будет неполной, если я не упомяну о Северной Корее. И по своему потенциалу, и по географическому расположению, и в силу особой исторической судьбы, связанной с послевоенным разделением на две части, она занимала важное место в советской политике на Дальнем Востоке. В шестидесятые годы, когда развернулся идейно-политический спор между Советским Союзом и Китаем, полем соперничества Москвы и Пекина стало в числе прочего влияние на Пхеньян. А корейское руководство постаралось извлечь максимум выгоды из этой ситуации.

Длительное время колеблясь решить, где находится центр мировой революции — в столице СССР или КНР и кого следует признать ее вождем — наследников Сталина или Мао, Ким Ир Сен в конце концов решил остановиться на собственной кандидатуре. Сооруженную в спешном порядке идеологию «чучхэ» объявили венцом мудрости, призванную заменить марксизм-ленинизм. Лидеры всевозможных революционаристских группировок, из числа тех, кого не приглашали ни ЦК КПСС, ни ЦК КПК, созывались на конференции ЦК Трудовой партии Кореи, чтобы дружно славить очередного «вождя народов всего мира». Помимо фантастического, не имеющего аналогов культа своей личности, Ким Ир Сен обогатил революционную практику еще одним новшеством. Закрепив за своим сыном Ким Чен Иром официальное положение наследника, он учредил, по сути дела, первую «социалистическую монархию».

У нас в руководстве над этими «чудачествами» снисходительно посмеивались. Партийные и государственные делегации, возвращаясь из поездок в КНДР, с похвалой отзывались об успехах корейских товарищей в развитии индустрии и сельского хозяйства, строительстве дорог, о новом архитектурном облике Пхеньяна. Отмечали, не без зависти, царящую там железную трудовую дисциплину. Восхищались порядком и политической стабильностью, особенно выигрышными на фоне бесконечных студенческих бунтов в Южной Корее. Деспотическая форма правления, от которой мы сами недалеко ушли, не рассматривалась как препятствие для сотрудничества. Видя в Северной Корее своего привилегированного союзника, с которым нас связывают узы «социалистического родства» и Договор о дружбе и взаимопомощи, мы шли на удовлетворение практически всех заявок Пхеньяна на поставки вооружений и экономическую помощь.

Но особое неприятие еще тогда, когда я занимался аграрными делами, вызывало у меня то, что мы поставили себя в фактическую зависимость от курса северокорейского руководства в отношении Южной Кореи, а частично и Японии. Наша политическая активность на Дальнем Востоке долгое время была заморожена, в том числе и по этой причине.

Конечно, мы считали необходимым покончить с таким несуразным состоянием и перевести наши отношения с КНДР на основу равноправного взаимовыгодного сотрудничества. Пришлось преодолеть немалое противодействие — прежде всего со стороны старых мидовских кадров, с ужасом принимавших мысль о возможности каких-то наших инициатив, могущих вызвать раздражение в Пхеньяне. Поразительно, до какой степени закостенения способны доводить укоренившиеся в политике стереотипы! Но, действуя без излишней спешки, мы все-таки начали менять диспозицию в АТР.