Михаил Горбачев - Жизнь и реформы

Не скрою, мои размышления в немалой мере стимулировались тем, что назначенная на 23 апреля встреча с руководителями девяти республик должна была пройти накануне Пленума ЦК КПСС, который должен был собраться 24 апреля. Надо было четко определиться с программой практических действий по выходу из экономического и политического кризиса, согласовать ее с руководителями республик и выйти с ней на пленум, вынудив критиков слева и справа публично занять позицию по отношению к тому, что было, по сути дела, программой национального спасения. Так в дальнейшем и развивались события.

16 —19 апреля состоялся ранее запланированный мой визит в Японию, а после возвращения, 23-го, мы собрались с руководителями высших государственных органов России, Украины, Белоруссии, Азербайджана, Казахстана и четырех среднеазиатских республик в том самом ново-огаревском особняке. Я повел разговор с коллегами, глядя им в глаза. Обстановка тяжелейшая, нужны неординарные, согласованные эффективные действия. Надо постараться отложить в сторону расхождения, касающиеся в общем-то частных вопросов, и тем более личные симпатии и антипатии. Поставить выше всего интересы страны. Это велит наш долг, бремя ответственности. Сейчас важно сформулировать документ — краткий, понятный людям, которые увидели бы, что руководители намерены действовать решительно и согласованно. Это сразу успокоит общество, разрядит грозовую атмосферу. Мое настроение передалось участникам встречи. Один за другим, каждый по-своему, они поддержали такой подход и высказались за согласованное заявление. Состоялся краткий обмен мнениями — что в нем следует отразить. Потом я объявил перерыв, прошел в свой рабочий кабинет, где были Ревенко и Шахназаров, вызвал стенографистку и продиктовал текст. Отредактировали его, отпечатали и вручили «Девятке».

Под воздействием референдума удалось четко сказать о Союзе. За недостатком времени придумать собственный термин, заявили, что государства, объединенные в Союз, предоставляют другу другу режим наибольшего благоприятствования, а с остальными бывшими союзными республиками будут строить отношения на основе общепринятых международных правил. Главным средством стабилизации объявлялось скорейшее заключение Союзного договора. Президент СССР и главы республик призывали трудящихся прекратить забастовки, а все политические силы действовать в рамках Конституции. В документе подтверждалось намерение продолжить реформы. Замечания к тексту были, но незначительные. Согласовав его содержание окончательно, срочно передали в ТАСС, «Правду» для публикации.

А сделав дело, поужинали. Прозвучали тосты. И у меня, и у коллег, как говорится, от души отлегло, появилась надежда. И хотя после этого не обошлось без кривотолков, участники встречи твердо отстаивали заявление. Само по себе это имело большое значение, придавая вес совместному документу.

Характерный момент. В то время «Независимые профсоюзы России» (Клочков) намеревались в знак протеста против повышения цен объявить предупредительную всеобщую забастовку. Рабочих подталкивали и радикалы, все еще настроенные на «войну с центром» и не сразу подчинившиеся приказу «своего» главнокомандующего. Так вот, после апрельского заявления «1+9» ситуация и здесь разрядилась. Кроме отдельных трудовых коллективов, прервавших работу на несколько часов, на стачку никто не пошел.

Важную роль заявление «Десятки» сыграло и в исходе апрельского Пленума ЦК КПСС.

Раскаты грома

Партийная номенклатура не собиралась сдаваться без боя. Весной 1991 года организаторы уже сформировавшейся в КПСС оппозиции решили перейти в наступление. Явно рассчитывали использовать обострение социальной ситуации, недовольство в обществе в связи с введением 2 апреля повышенных цен на продовольственные и промышленные товары,

16 апреля в Смоленске собрались партработники из городов-героев РСФСР, Украины, Белоруссии. Участвовали в основном первые и вторые секретари партийных организаций Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Бреста, Керчи, Мурманска, Новороссийска, Одессы, Севастополя, Смоленска, Тулы. Официальный повод — подготовка к 50-летию начала Великой Отечественной войны.

Организаторы этих встреч, среди которых выделялись член Политбюро, первый секретарь Московского горкома Прокофьев, секретарь ЦК КП РСФСР Мельников, были озабочены отнюдь не тем, чтобы воздать должное фронтовикам и поддержать миролюбивую политику, продиктованную уроками той войны. В их выступлениях содержались резкие выпады против Политбюро, в первую очередь против генсека, призывы к чрезвычайным мерам «спасения страны». Приезжие поздравляли партийных и хозяйственных работников Смоленщины с тем, что до них перестройка еще не дошла.

А ведь до этого публично восхваляли перестройку, говорили о необходимости глубоких преобразований, ратовали за рынок и плюрализм. Выходит, все это было сплошным лицемерием, за которым скрывалась надежда на реванш, возврат к господству партократов!

В рамках общей встречи состоялись заседания узких групп, на которых шла речь о предъявлении жестких претензий Горбачеву, проведении внеочередного съезда КПСС, смене руководства. Знала об этих разговорах, если не выступала их инициатором, та часть Политбюро, которая пыталась повлиять на генсека с целью использовать президентские полномочия для введения чрезвычайного положения, восстановления диктата руководства КПСС.

Накануне апрельского Пленума ЦК дебаты вокруг вопроса об отставке генсека вышли на поверхность на пленумах Московского городского и Ленинградского областного комитетов КПСС. Они шли с одобрения Прокофьева и Гидаспова. Сами они этот вопрос впрямую не ставили, но объясняли так: идет «снизу», отражает настрой рядовых коммунистов, ничего не поделаешь. Примечательно, что требования сместить генсека напрямую смыкались с призывами лидеров Демроссии отправить в отставку президента.

Короче, консервативные силы в КПСС решили превратить апрельский Пленум ЦК в своего рода разбор персонального дела Горбачева, намеревались открыто предъявить мне политические обвинения и ультимативные требования. Был даже подготовлен проект постановления по главному вопросу повестки дня — положению в стране и путях вывода экономики из кризиса. В нем, по сути дела, выносился «смертный приговор» всему курсу на реформы и отвергалась антикризисная программа правительства, уже принятая, хотя и в итоге острой дискуссии, Верховным Советом СССР.

Зная обо всем этом, я решил «взять быка за рога» и сразу дать понять своим оппонентам, что капитуляции они от меня не дождутся, а вот сами могут остаться на обочине политической жизни. Готов был к худшему, мысленно смирился уже и с возможным расколом партии, но считал своим долгом побороться за нее с ретроградами, тащившими КПСС в пропасть.