Михаил Погодин - Древняя русская история до монгольского ига. Том 2

В Новгороде оставлен сын Александр. В 1237 году был общий поход на литву — немцы, рижане, чудь, новгородцы. Псковичи послали от себя 200 человек. Они все были разбиты, и едва десятая часть спаслась домой.

Во Владимире, значительно ослабленном сражением при Липице и потом междоусобием после кончины великого князя Константина Всеволодовича, на некоторое время водворилось спокойствие.

Жители утешены были пренесением мощей Св. Авраамия, замученного в 1229 г. в Великом Болгарском городе. Это был, говорит Суздальский летописец, человек иного языка, нерусского, но христианин, богатый, торговавший, «гостешбу дея» по разным городам. Болгары убеждали его много времени, «ласканьем и прещеньем», отступиться от Христа и христианской веры. Он не слушал их, «изволи паче умереть за Христа», оставил свое имение, подвергся мукам и был усечен 1-го апреля. Русские, торговавшие в Болгарии, сохранили тело его в гробу, хотя он был иноплеменник, и, вероятно, не православного исповедания, и принесли во Владимир, что приносит большую честь их терпимости, — и православию.

Великий князь Георгий, с княгиней и детьми, епископ Митрофан, со всем клиросом и игуменами, и все люди, со свечами, встретили святые мощи за версту от города. Положен Авраамий был с великой честью в монастыре великой княгини Всеволожей, любимой матери великого князя Георгия.

Начинались новые распри, и «Ярослав усумнеся брата своего Юргя, слушая некоих льсти, и отлучи от Юргя Константиновича три: Василька, Всеволода и Володимера, мысляшет противиться Юргю брату своему», — который некогда, жертвуя собой, помогал ему, но великий князь успел на время примирить вражду. Это было в 1229 году.

И в этом самом году пронесся опять слух о татарах, показавшихся на границах Азии, в окрестностях реки Яика или Урала, — и все сердца вздрогнули на Руси, почуя новую беду. Сторожа болгарские, сколько их осталось там от избиения вместе с половцами и саксинцами, племени, вероятно, киргизского, прибежали снизу домой известить о собирающихся на Востоке тучах.

Само небо необыкновенными чудесными знамениями как будто предвещало идущую в них грозу.

1230 года, 10-го мая, в пятницу, на пятой неделе по пасхе, в Новгороде, рано поутру солнце «являлось о трех углах яко коврига, потом мнеи (менее) бысть аки звезда, тако и погибе (пропало), потом мало опять взиде в своем чину». Через четыре дня, «в торгов год (в час торга)», солнце начало умаляться «зрящим всем людям и осталось его мало, и сделалось, аки месяц три для (в меру месяца трехдневного)», потом начало опять полниться, и многие думали, что месяц «идуще через небо», потому что тогда было межимесячье, а другие думали, что солнце идет назад, от того, что малые облака, кучей, быстро бежали на солнце с северной стороны на южную.

В Киеве, в тот же день и час, рассказывали очевидцы, бывшие там, было и еще того грознее: солнце стало месяцем, явились около него с обеих сторон столпы красные, зеленые, синие, и огнь с небеси облаком великим опустился на Лыбедь — люди все отчаялись своей жизни, думали, что наступает кончина, целовались, прося друг у друга прощения, плакали горько, молились Богу со слезами; «и милостью своей Бог преведе страшный тот огнь через весь город без пакости (без вреда)».

Накануне, 3 мая, было повсеместное землетрясение. В Киеве Печерская церковь расступилась на четыре части — во время обедни, когда митрополит Кирилл, великий князь Владимир с боярами, и множество народу там находились, празднуя память Св. отца Феодосия; в трапезнице уготованный корм и питье, столы, скамьи, разбиты были падавшими сверху из потолка каменьями.

В Переяславле Русская церковь Св. Михаила расселась надвое, и упал свод с кровлей трех камор.

Во Владимире Залесском, говорит летописец, иконы подвиглись по стенам, и паникадила со свечами поколебались. Люди изумились «мняхутся тако, яко голова обои шла коего их».

«То же братья, говорит новгородский летописец, не на добро, но на зло, грех деля наших, Бог нам знамения кажет, да быхом ся покаяли от грех наших. Колику Бог, прибавляет он, наведе на ны смерть той весны, да то мы видяще, не разумехом своея погибели, но скорейши быхом на зло», — и предлагает описание страшного голода в Новгороде, и следовавшего за ним мора.

На Воздвиженье мороз избил весь хлеб, и он вздорожал еще больше прежнего. Хлеб продавался по 8 кун, кадь ржи по 2 гривны, а на дворах по 25, пшеница по 40 гривен, пшено по 30, овес по 13. Жители расходились по чужим сторонам.

За голодом следовал мор. Трупы валялись по всем улицам, Архиепископ Спиридон построил скудельницу в яме, на Прусской улице, и приставил к ней мужа благого и смиренного Станилу, веля свозить сюда на конях мертвецов со всего города. В короткое время навезено было 3030.

Следующая весна была еще тяжелее зимы: голод свирепствовал страшно не только в Новгороде, но и по всей стране. Жители употребляли в пищу мох, желуди, сосну, ильмовый лист, кору липовую, нечистых животных, — доходило до человекоубийства. Таких злодеев сжигали, осекали, вешали. Отцы и матери отдавали детей гостям из хлеба в одерень. Иные злые люди зажигали дома, где предполагалась рожь. Мертвецы на улицах, на торгу, по мосту, лежали непогребенными, псами пожираемые; поставлена была другая скудельница, на поле, в конце Чудинцовой улицы, третья на Колени, за Рожеством, и те наполнились скоро.

Случился еще пожар большой: погорел весь конец Славенский до конца Холма, кроме церквей. Город был уже при конце. Но Бог умилостивился, немцы прибежали с житом и мукой, и город ожил.

После первых слухов татары двигались медленно: только в 1232 году подошли они к Волге, и, не доходя до Великого города Болгарского (на левой стороне Волги, Казанской губернии, в Спасском уезде), остановились зимовать. Здесь почему-то кочевали они больше трех лет, и уже в 1236 году взяли древнюю столицу Болгар, ограбили и сожгли.

На следующую зиму они появились в Рязанских пределах, подойдя лесами с восточной стороны, и остановились станом в Онузе (?), которую взяли и сожгли.

Их было множество, без числа, говорит современный русский летописец, а арабский описывает так их нашествие: земля стонала, звери безумели, испуганные птицы падали мертвые.

Рязанский князь Юрий Игоревич при первых слухах оповестил родных и соседних князей. В родственный Чернигов и ближний Владимир отправлены послы за помощью.

В стольном городе Рязани успели собраться только ближние князья: брат Олег Красный, племянники Олег и Роман Ингваревичи, Всеволод Михайлович пронский, один из князей муромских.

Татары прислали к ним послов, двух мужей и жену чародейку, требуя себе десятины во всем: и в князьях, и в людях, и в конях, — десятое в белых, десятое в вороных, десятое в бурых, десятое в рыжих, десятое в пегих.