Александр Тюрин - Правда о Николае I. Оболганный император

Декабристы, высланные на поселение, получали по 16 дес. пахотной земли, и дополнительно продуктовый паек. Неимущим выдавались пособия. Так, ссыльный Батенков получил от императора 500 руб. серебром «на первое обзаведение». Впрочем, на землю, по примеру своих крестьян, декабристы садились неохотно. Одни пошли служить в местные учреждения, другие занялись самостоятельной деятельностью — Якушкин открыл в Ялуторовске частную школу.

Жизнь аристократов в Сибири была, конечно, нелегкой, однако там не было и тени того, что можно назвать «мучительством», «изощренной жестокостью».

Пушкин, хорошо осведомленный о жизни декабристов в местах не столь отдаленных, написал об императоре: «О нет, хоть юность в нем кипит, Но не жесток в нем дух державный; Тому, кого карает явно, Он втайне милости творит.» [65] Друзьям. — В кн: Пушкин А.С. Соч. в 3 томах. М. 1985, т. 1, с. 415.

Басни о жестокости Николая продолжали баяться даже в то время когда, когда понятие личной ответственности в головах российских прогрессоров заменилось на понятие коллективной вины. Воинствующие западники, эсеры и социал-демократы, ритуально льющие слезу по декабристам, сами легко уничтожали людей просто за принадлежность к российскому государственному аппарату, а во время революции — за принадлежность к офицерству, купечеству, духовенству, любому русскому сословию, соотносящемуся со «старым режимом».

Историки заметили, что император Николай в свое царствование не доверял российскому дворянству и опасался его. 14 декабря, в добавление ко всему 18 веку, создали для этого веские причины.

Николай, отвергнув претензии дворянства на доминирование в обществе, первым среди послепетровских монархов начинает думать о том, что он государь всего народа. Перед ним стоит задача восстановления национального единства, рассеченного предыдущим столетием.

«Теперь, в 1825 году, власть должна была чувствовать прямую необходимость эмансипироваться от этого (дворянского) преобладания», — пишет С. Платонов.

Виселица, воздвигнутая на о-ве Голодай сразу для пяти аристократов, стала шоком для всего благородного сословия, привыкшего за почти что век дворяновластия к полной безнаказанности, которой не знала ни одна страна, за исключением Речи Посполитой. (В течение 85 лет российскому дворянину попасть на эшафот было почти что невозможно — в отличие от его коллеги из «передовой» Европы.)

После эпохи дворяновластия только монарх мог ограничить или отменить дворянские привилегии, и дворянство это чувствовало прекрасно. За внезапно возникшее чувство неустойчивости своего положения оно заплатило верховной власти отчуждением; теперь почти в каждой усадьбе сидело по «лишнему человеку».

Можно было бы ожидать, что прогресс образования, рост активности недворянских сословий, появление разночинной интеллигенции принесет правильный взгляд на противостояние Николая и декабристов. Ведь перед прогрессивно мыслящим разночинцем представала ясная картина: столетие социального регресса увенчалось восстанием паразитов-землевладельцев, почувствовавших неблагоприятные для них социально-экономические изменения, и попытавшихся оседлать верховную власть, чтобы политически узаконить свое господство.

Легко мог ознакомиться прогрессивный разночинец и со взглядами замечательных русских умов на декабристский путч.

Достоевский назвал декабристов бунтующим барами и через персонажа «Бесов» написал: «…Бьюсь об заклад, что декабристы непременно освободили бы тотчас народ, но непременно без земли, за что им тотчас русский народ непременно свернул бы голову». И Тютчев дал свой приговор: «…Народ, чуждаясь вероломства, Забудет ваши имена…».

Народ-то забыл на второй день после подавления восстания, тем не менее дворянство, пользуясь своим господством в «пространстве смыслов» сумела навязать остальному обществу миф о декабристах, страдальцах за общее благо.

И как Курбский с Мазепой, представители реакционной феодальной знати, разбудили декабристов, так и декабристы, представители реакционной земельной аристократии, разбудили якобы прогрессивную российскую интеллигенцию. И хотя представителей этой разночинной образованщины господа декабристы и в переднюю бы не пустили, но преемственность идеологическая оформилась очень быстро.

Левые и правые интеллигенты быстро склевывали антигосударственное зерно декабристского мифа. Собственно левые и правые идеи оказались у российской интеллигенции лишь пестрым оперением, прикрывающим антинациональные рефлексы.

Вот уже почти два века российская интеллигенция с упорством, достойным лучшего применения, обсасывает солярный миф о светлых мучениках свободы, умученных и растерзанных темным самодержавием. Почти два века не прекращаются интеллигентные стенания об изощренно-жестокой расправе самодержавия над высокими умами, которые могли бы такое счастье учинить всей стране. И симпатизанты фаланстеров и сторонники трудовых армий при слове «декабристы» мгновенно поднимали свои шелковы бородушки масляны головушки и начинали кукарекать про свободу, раздавленную царизмом.

Все мнения и факты, не укладывающиеся в миф, будут «интеллигентно» вытаптываться гуманитарным стадом. Попробовал бы кто-нибудь усомниться в том, что декабристы боролись за всеобщее счастье. При Николае I ему бы не подали руки, при Александре II не дали бы печататься, при Троцком поставили бы к стенке. Об истлевших костях сторонников самодержавия вряд ли вспомнит хоть один представитель «общественной совести».

Парадоксальным образом, российская гуманитарная голова навсегда стала обиталищем реакционно-романтической мысли, возносящей носителей социального регресса, будь то баре-декабристы начала 19 в. или Курбский с боярами середины 16 в.

Вторая четверть 19 в. начнется с необычайной засухи, охватившей всю европейскую Россию. Бездожие начиналось в мае и продолжалось до глубокой осени. Летние засухи сопровождались сильными зимними холодами. В Саратовской области зимой 1827-28 гг. во время бурана погибло свыше миллиона овец, почти 300 тыс. лошадей и 73,5 тыс. голов крупного рогатого скота.

За тяжелой зимой 1830 г. наступила холодная весна, посевы озимых и яровых развивались плохо, а потом пришла засуха. Был собран самый худший урожай за 30 лет. Уцелевший хлеб был поражен спорыньей, вызывавшую болезнь, что называлась в народе «злая корча».

Стихийные бедствия и эпидемии в аграрном обществе обычно тесно связаны.

Лето 1830 г. стало началом масштабного наступления холеры на Россию.

Была она занесена из британской Индии в Астрахань еще в 1827 г… В 1829 отмечались случаи холеры на Оренбургской линии. С начала 1830 г. она появилась на берегах Куры, и в июне пошла свирепствовать в Дагестане и Грузии. Из Астрахани холера, вместе с караванами судов, направилась вверх по Волге и вскоре добралась до Ярославля. По Тереку и Кубани она двинулась в Донскую область, Новороссию, Подолию и Бессарабию. [66] Устрялов , с. 123.