Михаил Яковлевич Геллер - К началу. История Российской Империи

Переговоры на плоту начались, как передают мемуаристы, вопросом Наполеона: «Из-за чего же мы воюем?». Александр, как гласит легенда, ответил: «Я ненавижу англичан не менее вашего…».

За пять лет до тильзитской встречи Наполеон сказал за обедом князю Николаю Волконскому: «Передайте вашему государю, что я его друг… Если мы соединимся, мир будет наш. Вселенная подобна этому яблоку, которое я держу в руках. Мы можем разрезать его на две части, и каждый из нас получит половину». Когда Волконский рассказал Александру о «яблоке», тот заметил, улыбаясь, что «сначала он удовольствуется одной половиной яблока, а там придет охота взять и другую».

Пять лет спустя - в Тильзите - Александр, зная, что необходимо зорко следить за партнером, согласился приступить к делению «яблока», учитывая, что в данный момент он получит меньшую половину.

…Выработанный М. Сперанским план отличается необыкновенной стройностью, точностью, последовательным проведением принятых начал. Но этот план оказался таким высоким, что ни государь, ни автор никак не могли его приблизить к уровню действительных потребностей и средств русской жизни.

Через сто лет после того, как Василий Ключевский оценил план реформ, подготовленный Михаилом Сперанским, как нереальную мечту, американский историк Марк Раев высказал иное мнение. «То, что обычно называют проектами и планами «конституционных» реформ, «конституционализмом» Александра (это название дано его современниками) было, - пишет Марк Раев, - просто попыткой упорядочить администрацию, придать ей дельную структуру и повысить ее эффективность. При Александре I (да и при его наследниках) до достижения этой цели было далеко. Тем не менее, были заложены основы цельной, устойчивой и относительно эффективной системы, прочность которой была подтверждена ее способностью выжить почти без перемен до революционных волнений начала XX века» 38 38 Раев М. Указ. соч. С. 142. .

Парадоксальное различие в оценках реформ Сперанского, данных русским историком в конце XIX в. и американским в конце XX в., объясняется различным отношением к темпам изменений, в которых нуждалась Россия. Василий Ключевский торопился. Марк Раев, свидетель и исследователь последствий революций 1917 г., видит пользу постепенных перемен.

Тильзитская мирная передышка позволила Александру вернуться к прерванному войнами с Наполеоном процессу реформ. На этот раз ближайшим советником был выбран Михаил Сперанский (1772-1839), сын попа, воспитанник духовной семинарии, совершенно не похожий своим происхождением на друзей императора из Негласного комитета, не уступавший им образованием, превосходивший талантами государственного деятеля. На посту руководителя департамента министерства внутренних дел, которым управлял граф Кочубей, Сперанский подготовил важнейшие законы первых лет царствования Александра. Личное знакомство с императором произошло в 1808 г. Отправляясь в Эрфурт на свидание с Наполеоном, Александр взял с собой Сперанского. Отлично знавший французский язык, новый советник императора пристально изучал французскую административную систему. В ответ на вопрос Александра, как ему понравилась заграница по сравнению с Россией, Сперанский будто бы ответил: здесь установления, а у нас люди лучше.

Назначенный по возвращении из Эрфурта товарищем министра юстиции Михаил Сперанский приступил при полной поддержке императора к составлению проекта государственных преобразований, который, по словам историка-марксиста Милицы Нечкиной, был «планом буржуазного преобразования государственного строя России и шел навстречу промышленно-капиталистическому развитию». Планы и размышления Михаила Сперанского приобрели неожиданную актуальность в последнее десятилетие XX в., когда Россия снова осознала необходимость реформы государственных структур, решения старых вопросов, которые, как неожиданно выяснилось, все еще ждали ответов.

В конце XIX в. Василий Ключевский, анализируя проект Сперанского, оговаривался: «Прежде всего, надо заметить, что мы не знаем проекта в его подлинном и цельном виде: о нем можно судить по извлечениям, какие сделаны были из него одним современником» 39 39 Ключевский В. Указ. соч. С. 181. . Бумаги Михаила Сперанского были полностью опубликованы только в 1961 г. 40 40 Сперанский М.М. Проекты и записки. М.; Л., 1961. . Их содержание позволило Натану Эйдельману написать в разгар увлечения «перестройкой» Горбачева: «Сперанский знал, чего хотел, его планы не были утопичны, это был интереснейший проект «революции сверху» 41 41 Эйдельман И. «Революция сверху» в России. С. 82. .

Проект реформ, представленный императору, состоял из двух основных частей: критики государственной системы России и плана исправления недостатков.

Критика положения в стране после первого тура реформ, Тильзитского мира, результата двух несчастных войн, стала модой в близких царю кругах. Большое впечатление при дворе произвело своей смелостью письмо адмирала Семена Мордвинова (1754- 1845) императору. «Один из самых значительных представителей либерализма в России» 42 42 Леонтович В. В. Указ. соч. С. 56. , поклонник английских учреждений, знаток Адама Смита и Джереми Бентама, соратник Сперанского, для которого он разработал новую систему финансов, Николай Мордвинов представил Александру «ужасную картину всеобщего расстройства в государстве». Картина, действительно, непривлекательная: «…моровая язва, приближающаяся к нашим границам… возмущение народа в Астрахани, прекращение внешней и внутренней торговли… непослушание уральских народов, явное неповиновение работников на железных заводах в Перми; крестьяне… ожидают лишь первого знака к возмущению, жиды, притесненные в гражданском их существовании без всякой основательной причины и побуждаемые внешним влиянием, готовые все предпринять против правительства, которое с ними одними нарушает правило терпимости веры, в коем оно дало пример другим нациям, польские крестьяне и их господа, ободренные прилипчивым примером вольности, дарованной смежным соотечественникам, крымские татары, упоенные фанатизмом, готовые соединиться с турками; необыкновенная дороговизна в столицах, голод в пограничных губерниях, недостаток рук и скота, похищенных от земледелия рекрутскими наборами и милицией, и от севера до юга во всех губерниях все классы подданных, дворяне, духовные, купцы и земледельцы, движимые одинаковым чувством отчаяния и возмущения…».

Адмирал Мордвинов пишет императору о конкретных проявлениях болезни, разъедающей тело государства: «Армия потеряла прежний дух свой, огорченная потерей бесполезно пролитой крови, без опытного начальника… Департамент иностранных дел обнаружился миром, теперь обнародованным, но, имея хотя то одно достоинство, что будучи управляем иностранцем, который оставил по крайне мере Отечеству утешение, что не имя русского покрыто будет вечным посрамлением. Духовенство навлекло на себя презрение народное ненавистью и ругательством, которых правительство от него требовало, чтобы оно произносило против врага Отечества, и отринутое самим правительством».