Себастьян Хаффнер - Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны

В сентябре 1915 года немецкое министерство иностранных дел определило с несомненностью: если стремиться революционизировать Россию, перевернуть вверх дном Россию изнутри, то тогда большевики были тем рычагом, который следовало применить. Все прочие экс-революционеры стали теперь, точно так же как и немецкие социал-демократы, военными патриотами. Некоторые все же хотели свергнуть царя, но по той причине, что он плохо вёл войну. В этом для Германии естественно нечего было искать. Только большевики были абсолютно против войны, готовы и во время войны сделать революцию, да — как там этот Ленин писал? — превратить войну в войну гражданскую. Таким образом, единственно только их можно было использовать как союзников, если они действительно смогут чего-то добиться, что выглядело сомнительным.

Ну что же, хорошо. Если было намерение революционизировать царскую империю, то тогда конечно для этого требовался союз с экстремистской фракцией русских революционеров, с большевиками. Но что еще требовало объяснения, это само намерение. Оно ни в коем случае не вытекало логически и как само собой разумеющееся из одной только военной ситуации между Германией и Россией. В 1914 году это было еще чем-то неслыханным.

Насколько неслыханно — каждому станет ясно, когда представить себе, что, к примеру, царская Россия играла бы с Германией в такую же игру, как Германия с ней — то есть после 1914 года искала бы союза с немецкой революцией. Ведь и в Германии были радикальные, революционно-пораженческие левые, у Германии был свой Либкнехт, как у России её Ленин. Но союза царя со спартаковским союзом не было никогда, и ни разу не было даже попытки его установить; никогда даже в мыслях не было; ведь это было бы гротескное представление. Но тогда разве был союз кайзера с большевиками менее гротескным?

В этом союзе вовсе не шла речь о том, чтобы Германия существующие идеологические противоречия внедрила в качестве средства войны, что она будет экспортировать свою собственную систему на кончиках штыков, как это во всяком случае происходило время от времени раньше — к примеру, в религиозных войнах или в походах французских революционных войск. Напротив, кайзеровский рейх привлекал в качестве союзника против царской империи такую силу, которая также была его собственным смертельным врагом, против которого он по сути и в состоянии войны образовывал с царской империей в некотором роде сообщество по интересам и имел с ней идеологическую общность.

В настоящее время мы привыкли к революционизированию в качестве средства ведения войны; да, существует теория, в соответствии с которой теперь дистанционно-управляемая революция напрямую заменила войну как метод разрешения международных конфликтов. Но война 1914 года проходила еще в однородном европейском сообществе государств, которые были очень далеки от подобных мыслей. Европейские державы того времени все еще образовывали многовековой, очень благородный, очень эксклюзивный клуб, члены которого все еще сохраняли определенную солидарность, даже когда вели войну друг с другом. Война принадлежала так сказать к клубным правилам, войны время от времени вели, чтобы помериться силами, и в зависимости от исхода затем снова заключали мир друг с другом: такова в течение столетий была европейская традиция. До мыслей полностью ликвидировать партнера по войне и миру никто до сих пор не доходил.

И ведь именно три императорских двора Санкт-Петербурга, Вены и Берлина имели особенно много общего, даже по отношению к западным демократиям — и насколько же больше общего против невозможных, зловещих большевиков! К примеру, все еще существовали тесные монархические семейные отношения, и давали понять, что их следует использовать при подходящей возможности для усилий по заключению сепаратного мира, как например в своей наивной манере предложил немецкий кронпринц. В письме к Великому герцогу Эссенскому, шурину царя, он писал в феврале 1915 года:

«Я считаю, что безусловно необходимо заключить с Россией сепаратный мир. Во-первых, слишком глупо, что мы терзаем друг друга, а только лишь Англия ловит рыбку в мутной воде, и в таком случае нам следует наши общие военные силы направить сюда, чтобы покончить с французами… Не можешь ли ты связаться с Ники и посоветовать ему объединиться с нами по-доброму, ведь потребность в мире должна быть в России огромной, только он должен вышвырнуть эту скотину, Николая Николаевича [2] Великий князь Николай Николаевич, дядя царя и русский верховный главнокомандующий в первый год войны, считался особенно враждебным по отношению к немцам ( Примечание автора ). …»

Наивно, разумеется, но естественно — еще естественней, если связаться с будущими убийцами «Ники». Ведь самое позднее в конце первого года войны выявилось, что чисто военное разрешение войны на востоке возможно столь же мало, как и на западе. Германские армии показали свое превосходство над русскими; но они превосходили их не настолько, чтобы могли победить еще и пространство России. Восточный фронт с конца 1915 года застыл по эту сторону польской и балтийской границ с коренной частью России — застыл почти так же, как и Западный фронт; и у Германии были очевидные интересы в том, чтобы избавиться от Восточного фронта.

Что же касается России, то у нее с самого начала по сути не было никаких военных целей против Германии. Против Австрии — да, и против Турции — тем более; но от Германии в принципе ей ничего не было нужно. Если бы и Германия ничего не хотела от России, то после того, как они померились силами в 1914–1915 гг, мир на Востоке, устанавливающий статус-кво, возможно и не был недостижимым.

Но как раз «мира статус-кво» Германия и не хотела — как на Востоке, так и на Западе. Если стремиться понять, как дело могло дойти до неслыханной авантюры революционизирования России и до парадоксального союза германского кайзеровского рейха с русскими большевиками, то следует прояснить коренной антагонизм, который в течение всей Первой Мировой войны определял немецкую ситуацию.

С военной точки зрения Германская империя после провала первого наступления на Францию все время была в отчаянной обороне — осажденная, голодающая крепость, которая лишь все время делала вылазки, но не могла прорвать кольцо осады.

Но политически Германия как на Востоке, так и на Западе вела очень честолюбивую наступательную войну, основную цель которой рейхсканцлер фон Бетманн Холльвег в сентябре 1914 года сформулировал таким образом: «Обеспечение безопасности Германского рейха на Запад и на Восток на возможно более длительное время. Для этой цели следует настолько ослабить Францию, чтобы она не смогла заново возникнуть в качестве великой державы. Россию следует по возможности отодвинуть от германских границ, а её господство над нерусскими вассальными народами должно быть сломлено».