Виктор Безотосный - Наполеоновские войны

Наполеон при сражении Арси–сюр–Об. Картина XIX в.

За год воинских лишений 1813 г. у русских возникло определенное братство по оружию с прусской армией (чего нельзя сказать про австрийскую). Это явление вело свои истоки еще с кампаний 1806 – 1807 гг., а закрепилось именно в 1813 г. Русские отлично отдавали себе отчет в вынужденном характере участия пруссаков в кампании 1812 г. против России. Например, М. И. Кутузов в 1812 г. полагал, что Пруссия – противник, который «по несчастным обстоятельствам завлечен в сию войну» [526] М. И. Кутузов. Т. 4. Ч. 2. С. 455. . Если и существовала недоброжелательность, то она исчезла с вступлением русских войск в Пруссию. Местное население встречало их как братьев и освободителей. О том, что русским оказывался очень теплый прием (с иллюминацией, цветами и лавровыми венками), свидетельствуют как официальные документы, так и переписка и воспоминания современников и участников событий. В 1813 г. Пруссия, как более слабый и ведомый партнер, полностью доверилась России и действовала в русле ее внешнеполитического курса, хотя и стремилась выжать все выгоды из сотрудничества с русским медведем, но была вынуждена и настроена вести борьбу до решающего исхода. Прусская армия тогда с немецкой стороны являлась главным носителем идеологии освободительного движения. Русским была вполне понятна ненависть пруссаков к французам, чувство мести за поругание национальной гордости, то, что в минимальной степени присутствовало, по разным причинам, у австрийцев. В этот период пруссаки даже ввели униформу, подражающую русским образцам. Многие русские мемуаристы, вспоминая этот поход, называли пруссаков (но отнюдь не австрийцев) термином «наши войска», а под словом «мы» подразумевали только русско–прусские части. Уже с марта 1813 г., как писал генерал Ф. Ф. Довре своим частям: «Войски прусские уже соеденены с нашими и будут смешаны в рядах ваших, дабы горя одинаковым жаром чести и славы разить вместе с нами общих врагов вселенной» [527] Поход русской армии против Наполеона в 1813 году и освобождение Германии. Сб. документов. М., 1964. С. 103. . И действительно, позже во всех трех армиях (Богемской, Силезской и Северной) русские и прусские полки, бригады, дивизии и корпуса действовали всегда вместе и поровну делили все тяготы и невзгоды военной жизни, а резерв Богемской армии так одно время и назывался – русско–прусским резервом. Прапорщик лейб–гвардии Семеновского полка И. М. Казаков вспоминал о совместном походе: «Пруссаки шли вместе с нами, и их солдаты разговаривали с нашими… С австрийцами такого лада не было, а на фуражировках бывали и драки» [528] Казаков И. М. Поход во Францию 1814 г. // Русская старина. 1908. № 3. С. 530. . Необходимо также отметить, что пруссаки в этот период благодаря русской армии почувствовали не только горечь поражений, но и вкус побед, обрели уверенность в своих силах. Пруссия же вновь стала ощущать себя за спиной России великой державой, способной влиять на европейские, в первую очередь германские, государства, лидером своего национального региона.

В этот период нельзя сказать, что исчезли все коллизии в отношениях среди военных. Для русского генералитета с 1813 г. резко изменилась внешнеполитическая ситуация. Помимо Пруссии, в боевые действия против Наполеона на европейском континенте постепенно вступили австрийские и шведские войска. На главном театре военных действий союзниками были созданы четыре армии, из которых только одна Польская армия оказалась по составу русской, и ее возглавил русский генерал (Л. Л. Беннигсен). В остальных (Северная, Силезская, Богемская армии) русские корпуса подчинялись главнокомандующим генералам–иностранцам. Внешнеполитический фактор несколько притупил внутренние противоречия среди российского генералитета. Необходимость противостоять претензиям со стороны прусских, шведских, австрийских (в первую очередь), а затем германских генералов, в связи с пополнением 6-й коалиции войсками лоскутных немецких государств, в определенной степени сплачивала командный состав русской армии. В 1813 – 1814 гг. вопрос старшинства был выведен на международный уровень. Возникла проблема выяснения статуса российских военачальников и их взаимодействия с союзниками. Так, А. И. Михайловский–Данилевский вспоминал о переговорах 1813 г. с пруссаками, когда впервые «зашла речь о том, кому в случае совокупного действия русских и прусских войск надобно будет начальствовать русскому ли генералу или прусскому, с нашей стороны предложено было, чтобы тот принял команду, кто старее в чине…» [529] Михайловский–Данилевский А. И. Журнал 1813 года // 1812 год…: Военные дневники. С. 319. . Таким образом, именно этими, веками испытанными и проверенными в «партийных» схватках, принципами русские генералы руководствовались в повседневной практике общения со своими коллегами из европейских армий. В то же время еще многоопытный и мудрый М. И. Кутузов при жизни пытался погасить интриги в верхах союзной прусской армии. Так, он следующим образом инструктировал Витгенштейна по поводу пруссаков: «Гарантируя нам больше возможностей и больше ресурсов, этот союз налагает на нас в то же время обязательство поддерживать между генералитетом обоих государств полнейшее согласие. Только оно может обеспечить нам успех, без него же все чудеса храбрости, проявленные нашими войсками, будут напрасными и мы не сможем воспользоваться преимуществом, проистекающим из огромности наших ресурсов по сравнению с противником. Точно так же мы должны в самом зародыше пресекать интриги недоброжелателей, которые бывают особенно сильны в коалициях государств» [530] Поход русской армии против Наполеона в 1813 году и освобождение Германии. Сб. документов. С. 115—116. . Поэтому он рекомендовал поддерживать среди пруссаков влиятельного генерала Г. Д. Шарнгорста («всецело преданного нашему делу»), а не постоянно ему противодействующего «завистника» генерала К. Ф. Гнейзенау. Таким образом в 1813 г. генеральские страсти во многом оказались перенесенными в высшие военно–дипломатические и международные сферы и кипели они теперь главным образом в ставке союзников.

Сражение при Фер–Шампенуазе. Художник В. Ф. Тимм. 1839 г.

Нужно сказать и о роли, которую играл во взаимоотношениях в верхах союзников российский император. Что Александр I стоял у истоков ангтинаполеоновской коалиции, упоминают большинство авторов. Именно его личная позиция сплачивала союзников и определяла их стратегическую линию поведения, хотя в советской историографии, превозносившей только Кутузова, а в биографической литературе других русских генералов, не принято было называть Александра I военно–политическим лидером союзников. Но официально–делопроизводственная документация того периода (переписка Блюхера, Карла–Юхана, Барклая, Беннигсена и других генералов с русским царем) дает полные основания говорить о том, что именно он являлся и теневым главнокомандующим союзными армиями. Во всяком случае, в спорных случаях к нему в первую очередь обращались и докладывали ситуацию главнокомандующие Северной и Силезской армиями. А. И. Михайловский–Данилевский даже в 1815 г. писал о том, что Блюхер «пренебрегает прочими монархами Европы и дорожит только двумя предметами: привязанностию прусской армии и уважением нашего Государя. “Он мой император, – говорит часто почтенный старик, – я ему доношу о моих военных действиях, а уже он пусть сообщает их королю. Он один может меня судить, и я от него принимаю охотно и выговоры, и награждения”» [531] Михайловский–Данилевский А. И. Мемуары 1814—1815. СПб., 2001. С. 239. . Александр I в первую очередь (а не Шварценберг) реально контролировал решения Силезской и Польской армий, пытался воздействовать на активность главнокомандующего Северной армией (у Шварценберга не хватило бы авторитета). Ему, а не Шварценбергу подчинялись все русско–прусские корпуса Богемской армии. Фактически под юрисдикцией австрийского главнокомандующего оставались и напрямую подчинялись только австрийские части (в это Александр I не мог вмешиваться). Все же стратегические решения Шварценберга должны были утверждаться советом трех монархов, где преобладающая роль принадлежала Александру I, – прусский король находился под его влиянием с давних пор, а австрийский император был достаточно индифферентен к военным вопросам. Де–факто из четырех армий союзников под русским императорским оком и контролем находились три с половиной армии.