Евгений Жаринов - Жак де Моле

Король появился так же неожиданно, как и исчез. Свита встретила его радостно. Самый напряженный момент в подземных блужданиях миновал. И хотя никто не знал, что их ждет впереди и сколько еще предстоит ходить по этим лабиринтам, все почувствовали облегчение. Ни один не осмелился задать вопрос относительно того, чьи шаги мог слышать правитель. Сейчас мысли каждого были заняты другим: что, если разъяренная толпа находится как раз в том месте, куда ведет подземный ход? Тогда не останется ничего, кроме ожидания. А ждать можно было часы или даже дни, пока волнения не улягутся. Государство все это время будет существовать без короля. Какой редкий шанс для любого самозванца!

Но и это еще не худший вариант. Дело окажется куда сложнее и безнадежнее, если этот ход ведет в тупик и они просто затерялись в склепе среди крыс и удушливого зловония.

Но они шли и шли, и надежда, как факел, все угасала и угасала в их душах. И вдруг впереди в небольшом квадрате проема появилось слабое мерцание. Подземный ход вывел короля и его свиту на какую-то пустошь. В утреннем тумане вырисовывались силуэты убогих хижин. Беглецы дружно пошли на мерцающий впереди свет и скоро оказались на небольшой улице. Сюда доносился слабый шум продолжавшей бесноваться толпы.

Вдруг из утреннего тумана навстречу королю вышли несколько человек, одетых в белые мантии. Соблюдая все правила этикета, рыцари почтили своего короля, встав перед ним на одно колено. Тот, кто находился ближе всех, произнес:

— Не соблаговолит ли его величество и не окажет ли нам, рыцарям Храма, такую милость и не примет ли приглашение стать нашим гостем в башне Тампль? Я — брат Рено, сенешаль. Я послан сюда Великим Магистром, чтобы обеспечить вашу безопасность, сир.

Король дал понять, что он согласен, и усиленный эскорт двинулся вперед. Неожиданно словно из-под земли выросли мощные башни крепости. Когда тяжелые ворота открылись, Филипп въехал на предложенном ему арабском скакуне с подлинным триумфом, словно и не беглец вовсе, а истинный и полноправный правитель.

По этому поводу все рыцари гарнизона выстроились во дворе и отдали честь властителю Франции.

За происходящим на дворцовой площади зорко наблюдал не только Великий Магистр могущественного ордена тамплиеров, но и малопримечательный человек, носящий звание королевского легата, некто Гийом де Ногаре. Это был еще один Голем, еще одна вылепленная руками короля кукла, которая несла в себе заряд огромной убийственной силы. Это он, Ногаре, с радостью осуществил королевский приказ и захватил в плен папу Бонифация VIII в Ананьи. По его приказу понтифексу надавали пощечин.

В ту эпоху все необычные люди делались или мистиками, или развратниками. Ногаре был и тем и другим. Если еще совсем недавно, в эпоху короля Людовика Святого, неординарных людей старались как можно быстрей отправить в Палестину с тайной надеждой, что они уже больше никогда не вернутся назад, то в эпоху Филиппа Красивого пассионарии ударялись в мистицизм, разврат и посвящали себя инквизиции, этой своеобразной отрасли средневековой юриспруденции.

Ногаре пришел на смену старому французскому рыцарству, показавшему свою доблесть в крестовых походах. Его оружием стали логика и знание законов, а не рыцарский меч. И именно с помощью логики и законов Ногаре при поддержке Филиппа Красивого удалось добиться того, чего не мог добиться никто в тогдашнем христианском мире, а именно уничтожить одну из самых могущественных организаций средневековья — орден тамплиеров. И против папы, и против тамплиеров этот Голем, этот глиняный человечек Филиппа Красивого действовал с каким-то особым ожесточением, с какой-то особой дьявольской страстью и злобой. Но откуда бралась его ненависть? Мало кто знал во французском королевстве, что Ногаре принадлежал к касте «совершенных» и исповедовал ересь катар. Эта ересь, получившая также название альбигойской, в честь города Альбе, где она и зародилась, еще в XII веке утвердилась в южных провинциях Франции.

Делом всей своей жизни Ногаре считал борьбу с христианством, с той силой, которая так безжалостно уничтожила всех его предков, живших некогда в славной и независимой стране, носящей название Лангедок.

Еще в самом начале XIII века Лангедок не принадлежал Франции и считался независимой землей, язык, культура и политические институты которой были ближе по своему происхождению и структуре Испании, королевству Леона, Арагона и Кастилии, чем северным провинциям Франции. Этими землями испокон веков управляли знатные феодалы города Тулузы. Под покровительством графов Тулузских на территории Лангедока процветала культура, которая оставила далеко позади весь остальной христианский мир, за исключением, может быть, Византии.

В отличие от северных земель в Лангедоке царствовала религиозная терпимость и поощрялись всевозможные философские поиски истины. Поэзия трубадуров, само понятие куртуазности также возникли в этих местах. Греческий, арабский и древнегреческий языки изучались повсюду. В городах Люнеле и Нарбонне были созданы специальные школы по изучению каббалы, древнейшего эзотерического учения иудеев. Графы Тулузские, равно как и другие князья и правители Лангедока, были не только грамотными, но и начитанными людьми, чего никак нельзя было сказать о северных феодалах, многие из которых не могли даже толком расписаться.

Истина Востока через многие торговые пути приходила на юг Франции.

Католическая церковь в это время переживала не самый лучший свой период в землях, попавших под сильное влияние восточной мудрости. Здесь были церкви, в которых мессы не служились около тридцати лет. Многие местные священники открыто пренебрегали приходами и занимались торговлей и скупкой земельной собственности. Так, один из архиепископов Нарбонны ни разу не посетил свою епархию, зато торговлей занимался весьма успешно.

XII и самое начало XIII века многие историки назовут проторенессансом, потому что только в эпоху Возрождения Западная Европа сможет еще раз пережить подобный подъем.

Но продолжаться такая вольность нравов — да еще в эпоху средневековья — долго не могла. Северные феодалы уже давно с завистью и ненавистью поглядывали на роскошь и процветание своих южных соседей. Католическая церковь, в свою очередь, и папский престол прежде всего, имела свои причины ненавидеть Лангедок со всеми его вольностями. Прежде всего потому, что там давался пример неповиновения, нарушалась строжайшая система, которая устанавливалась веками.

Конечно, далеко не все в Западной Европе понимали сложную догматику катар и альбигойцев, да многие и не стремились к этому. Им было достаточно осознать, что сатана для них не враг, а владыка и помощник в затеваемых ими преступлениях. Тайно исповедовал альбигойскую ересь император Генрих IV, враг папы Георгия VII. А простодушный Ричард Львиное Сердце откровенно заявлял, что все члены дома Плантагенетов пришли от дьявола и вернутся к дьяволу.