Владимир Егоров - Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей

Огромная заслуга А. Никитина состоит в том, что он «открытым текстом» без экивоков и академических уверток заявил об очень позднем появлении многих «фактов» истории древней Руси, относимых ПВЛ к IX и X векам, но на самом деле рожденных фантазией и внесенных в текст ПВЛ пером неких ее авторов XII века, одного из которых сам Никитин называл «киевским краеведом». В полной мере эти фантазии сам Никитин относит к «биографии» Вещего Олега: «Несмотря на кажущееся обилие сведений об Олеге, рассыпанных по страницам ПВЛ, начиная со ст. 6387/879 г. и кончая ст. 6420/912 г., которая после рассказа о смерти князя от змеи, выползшей из черепа любимого коня, завершается выпиской из хроники Георгия Амартола об Аполлонии Тианском и пророчествах, все они, за исключением договора 6420/912 г., оказываются малодостоверны и прямо легендарны. Последнее может быть объяснено тем обстоятельством, что наличие в этих новеллах характерных фразеологических оборотов, использование топографических ориентиров, проведение идеи тождества «словен», «полян» и «руси», а также текстов, заимствованных из хроники Георгия Амартола, указывает на их принадлежность перу «краеведа-киевлянина», работавшего в первой половине XII в., или же — на кардинальную переработку им каких-то предшествующих текстов…». По существу Никитин признает, что вся «биография» Вещего Олега в ПВЛ — сугубое творчество киевского «краеведа» [121] Чего стоят одни только «поставленные Олегом» города, на которые он якобы брал у византийцев дань. Не было этих городов в 911 году. Самые первые из них появляются только в конце X и начале XI века. , и единственным реальным фактом в ней, тут с Никитиным нельзя не согласиться, оказывается только договор 911 года. Но подтверждает ли он реальность Вещего Олега?

Договор между Русью и Византией 911 года, приписанный авторами ПВЛ Вещему Олегу, — действительно документ чрезвычайной важности для понимания процесса возникновения начальной руси. К сожалению, вопреки утверждению ПВЛ, мы не знаем, кто заключал этот договор со стороны руси и где эта русь обитала. Мы не знаем, на каком языке и какой письменностью был записан русский экземпляр договора. Мы не знаем, как этот экземпляр, либо его копия или перевод на какой-то славянский язык сохранился и попал к киевскому «краеведу» [122] С. Обнорский на основании анализа языка договора 911 года полагал, что к авторам ПВЛ текст договора попал в переводе на древнеболгарский язык. (Обнорский С. П. Язык договоров русских с греками. // Язык и мышление, 1936, вып. 6/7, с. 79–104.) , который внес его текст в ПВЛ со своими комментариями и, увы, к нашему огромному сожалению, коррективами собственно текста. Но кое-что из этих важных вопросов можно с высокой степенью вероятности прояснить даже из того правленного «краеведом» варианта текста договора, который доступен нам сегодня единственно в ПВЛ.

В самом тексте договора 911 года сказано, что договор записан неким «Ивановым написанием»: «В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием[выделено мной. — В. Е. ] на двух хартиях — Царя вашего и своею рукою, — скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною Троицею единого истинного Бога вашего и дали нашим послам…». Отечественная историография старательно обходит молчанием это «Иваново написание», которым, как следует из текста договора, был написан экземпляр руси. Что касается языка этого экземпляра, то он по умолчанию подразумевается русским. Но что такое был русский язык в начале X века? Ответ далеко не очевиден. По крайней мере, в середине X века, по хорошо известному свидетельству Константина Багрянородного в его трактате «Об управлении империей», «русские» названия днепровских порогов звучали явно по-древнескандинавски. Следовательно, и сам русский язык того времени должен был быть языком древнескандинавским. Так вот, вышеозначенное никому не известное «Иваново написание», равно как и «русский язык» по Багрянородному, нашими историками старательно обходятся молчанием, так как не сопоставляются ни с одним из славянских языков и алфавитов. А сопоставлять его с неславянскими языками и алфавитами никто принципиально не желает.

ПВЛ приписывает текст договора 911 года лично Олегу, причем в весьма странном контексте: «Послал Олег мужей своих заключить мир и установить договор между греками и русскими, говоря так: «Список с договора, заключенного при тех же царях Льве и Александре. Мы от рода русского…». Как будто Олег лично диктует своим послам не проект договора, а… «список» с него! И это никого не смущает, включая, кстати говоря, и А. Никитина. Как никого почему-то не смущают имя и титулы Олега. А титулам в тексте договора Никитин придает огромное, неоправданно большое значение: «Олег, безусловно, был князем, причем наследственным князем, т. к. в тексте договора 6420/912 г. он представлен с титулом «светлости», что могло иметь место только в том случае, если константинопольский двор был абсолютно уверен в правомочности Олега претендовать на графское или княжеское достоинство». Эта «светлость» — титул, совершенно не свойственный древней руси, по крайней мере русским князьям в ПВЛ, — служит Никитину основанием посчитать Олега потомственным владетельным графом или князем из центральной Европы, где в X веке такие титулы якобы были в ходу. Он словно начисто забывает сделанный им же парой абзацев выше совершенно справедливый вывод о недостоверности всего, связанного с Вещим Олегом в ПВЛ, из-за чересчур творческого подхода его «краеведа» к правкам и переработкам текста ПВЛ и, в частности, всего относящегося к договору 911 года.

Между тем, совершенно очевидно, что все титулы в тексте ПВЛ в отношении предводителей руси IX–XI веков насквозь липовые. Все документы того времени кроме писаной много позже ПВЛ, как отечественные («Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона), так и иностранные, в частности европейские (Вертинские анналы) и арабские (Ибн Русте, Гардизи и др.), согласно и однозначно говорят, что верховные правители руси со второй половины IX века вплоть до второй половины XI века носили титул «каган». Все «князья» и «великие князья» в ПВЛ — это правки поздних составителей и обработчиков ее текста, не в последнюю очередь киевского «краеведа». Л что касается константинопольского двора, то тому было глубоко наплевать на правомочность титульных претензий варварских князьков, которые были ему совершенно неинтересны вместе со всеми их претензиями и которых он без разбору именовал «архонтами».