Андрей Хорошевский - Тайны советской империи

После допроса Николаева Сталин потребовал привезти к нему охранника Борисова. Вполне логично, Борисов – один из главных свидетелей, он может многое рассказать. Охранника содержали в Управлении НКВД и должны были привезти в Смольный на машине. Но через полчаса приходит сообщение – Михаил Борисов по пути в Смольный погиб в автомобильной катастрофе…

В тот же день, 2 декабря, «Правда» и другие центральные газеты на первой полосе в траурной рамке помещают сообщение: «Центральный комитет ВКП(б) и советское правительство с прискорбием сообщают, что 1 декабря 1934 года в 16 часов 37 минут от рук подосланного врагами рабочего класса убийцы погиб член Политбюро и ОРГбюро, секретарь ЦК ВКП(б), первый секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров». Как видим, если следствие пока основной акцент делает на бытовую версию, то газеты говорят о «подосланном врагами рабочего класса убийце».

Кто же эти «враги»? Простые советские люди, простые советские репортеры и редакторы, простые и не даже высокопоставленные следователи и руководители правоохранительных органов пока не знают. Все ждут, что скажет и сделает один человек, какой «сигнал» он подаст. И вскоре, буквально в тот же день, «сигналы» начали поступать.

2 декабря Сталин приказал руководству ленинградского НКВД предоставить данные о «контрреволюционной деятельности» бывших членов зиновьевской оппозиции. Ему на стол кладут дело агентурной разработки под названием «Свояки». Название не случайно – в нем был намек на поиск связей между троцкистами и зиновьевцами («свояками», соответственно, были Троцкий и Каменев). К делу были приобщены ордера на арест нескольких бывших оппозиционеров, выписанные еще в октябре 1934 года. Однако Киров не санкционировал арест (в те годы арестовать члена партии по «политическим» обвинениям можно было только с санкции вышестоящего партийного руководства), и эти люди оставались на свободе. В деле «Свояки» значились все, кто вскоре будет проходить с Николаевым по одному процессу. Уже 2 декабря трое из них были арестованы, а в партийные органы пошла директива – составить списки всех бывших оппозиционеров.

Впрочем, пока следствие продолжает придерживаться версии о бытовых мотивах убийства. Причем Филипп Медведь, а затем и сменивший его 3 декабря заместитель Ягоды Агранов на допросах упорно «подводили» Николаева именно к таким признаниям: мотивы преступления – увольнение с работы и неудовлетворенность жизнью.

Но вечером 4 декабря, когда Сталин вернулся в Москву, направление следствия меняется – оно начинает активно разрабатывать «троцкистско-зиновьевскую» версию. В тот же день Сталин приказывает заменить группу ленинградских следователей новой следственной группой под руководством заместителя наркома внутренних дел Агранова (все члены этой группы, за исключением популярного в те годы писателя Льва Шейнина и сбежавшего к японцам Генриха Люшкова, в 1937–1938 годах были расстреляны). И в тот же день Агранов сообщает в Москву – агенту, подсаженному в камеру Николаева, удалось выяснить, что лучшими друзьями убийцы Кирова были «троцкисты» Котолынов и Шацкий [9].

Момент, когда следствие начало активно «склонять» Николаева к признаниям, что он действовал по указке некой «троцкистско-зиновьевской» группы, многие считают отправной точкой «Большого террора», который вскоре перемолол в своих жерновах миллионы судеб. Впрочем, в тот момент вряд ли кто-то предполагал (за исключением, может быть, Сталина), к чему это все приведет как в глобальном смысле, так и по отношению к делу Кирова. Хотя бы потому, что поначалу следствие продолжало разрабатывать «иностранную» версию.

Как утверждает историк Ю. Жуков, обратить внимание на эту версию заставила не только пометка в записной книжке Николаева. Следствие установило, что летом-осенью 1934 года Леонид неоднократно посещал германское консульство в Ленинграде, после чего шел в магазины Торгсина и расплачивался там немецкими марками. Кроме того, именно утром 2 декабря генеральный консул Рихард Зоммер сел в поезд и покинул территорию СССР, причем сделал это без принятого в таких случаях уведомления Наркомата иностранных дел СССР.

Впрочем, разработка «германского следа» началась весьма своеобразно, с вопросов о визите Николаева в… консульство Латвии (которое, кстати, как и германское, находилось на той же улице Герцена). Первоначально, 5 декабря, Николаев объяснил, что хотел поговорить с латышским консулом по поводу наследства своей жены (которая, напомним, была латышкой по национальности). Но на следующий день Николаев уже рассказывал о посещении германского консульства:

« Вопрос : Когда вы обратились в германское консульство?

Ответ : Это было спустя несколько дней после посещения латвийского консульства. В телефонной книжке я установил номер телефона германского консульства и позвонил туда. С консулом мне удалось переговорить лишь после неоднократных звонков.

Вопрос : Какой вы имели разговор с консулом?

Ответ : Я отрекомендовался консулу украинским писателем, назвал при этом вымышленную фамилию, просил консула связать меня с иностранными журналистами, заявил, что в результате путешествия по Союзу имею разный обозрительный материал, намекнул, что этот материал хочу передать иностранным журналистам для использования в иностранной прессе. На все это консул ответил предложением обратиться в германскую миссию в Москве».

О том, что происходило дальше, рассказывает Юрий Жуков: «…следствие три недели разрабатывало данную версию, претерпевавшую странную метаморфозу. Всякий раз чекисты заставляли Николаева говорить лишь о латвийском консульстве. 20 декабря: «Я просил консула связать нашу группу с Троцким… На встрече третьей или четвертой – в здании консульства консул сообщил мне, что он согласен удовлетворить мои просьбы, и вручил мне пять тысяч рублей». 23 декабря: латвийский консул «деньги дал для подпольной работы». Наконец 25 декабря на вопрос о том, как зовут латвийского консула, ответил: «Не могу вспомнить, его фамилия типично латышская». Но зато наконец сообщил дату первого визита к латвийскому консулу – 21 или 22 сентября 1934 года.

Таким образом, чекисты не отказались, вплоть до окончания следствия, от «германского следа», от факта получения денег в консульстве. Однако более чем своеобразно интерпретировали данные, которыми располагали. Все переадресовали консулу Латвии. Весьма возможно, чтобы не вызвать ухудшения отношений с Германией, и без того непростые после прихода к власти Гитлера».

В любом другом подобном деле «иностранный след» был бы очень перспективным. Но с каждым днем все яснее, что «германско-латвийская» версия становится все более и более «запасной». Из Кремля Агранову все четче дают понять, какие именно «показания» там хотят получить от Николаева. Но убийца упорствует, отрицает связь с «троцкистами» и «зиновьевцами» и их участие в подготовке и исполнении убийства. Он разве что признает, что на решение совершить террористический акт в какой-то мере повлияли разговоры с некоторыми «троцкистами», однако этих людей он знал «не как членов группировки, а индивидуально».