Владимир Сядро - 50 знаменитых загадок истории XX века

За месяц до смерти Есенин писал из психиатрической клиники своему другу Петру Чагину: «…Избавлюсь, улажу, пошлю всех… и, вероятно, махну за границу. Там и мертвые львы красивей, чем наши живые медицинские собаки». Приезд Есенина в Ленинград 24 декабря 1925 года власти могли расценить как шаг, предпринятый для оформления документов на эмиграцию.

Петербургский писатель и литературовед Виктор Кузнецов, являющийся одним из самых известных сторонников версии убийства Есенина (он написал книгу «Тайна гибели Есенина»), утверждает, что Есенин вовсе и не жил в гостинице «Англетер», где было обнаружено его тело. По его мнению, скрывавшийся в Ленинграде из-за опасения ареста поэт, по логике, жил у друзей, а не в гостинице, где его легко могли обнаружить. К тому же нет ни одного документа, подтверждающего, что Есенин жил в «Англетере» в декабре 1925 года. Более того, Кузнецов не без оснований полагает, что поэт стал жертвой заговора, а свидетельства «друзей» и очевидцев — лживы.

Кузнецов считает, что приказ о нейтрализации поэта отдал Троцкий. В качестве исполнителя называется имя революционера-террориста Якова Блюмкина. Об этом же написал и некий отставной майор Виктор Титаренко. По его словам, в молодости, где-то в 1976–1977 году, он встречался в поселке Ургау Хабаровского края с бывшим заключенным ГУЛАГа Николаем Леонтьевым, который говорил, что собственными руками застрелил Есенина и что к выполнению этого деликатного задания его привлек Блюмкин.

Изначально убийство в планы не входило. Предполагалось лишь избить поэта. Поводом послужила якобы любовная история, в которой тот был замешан. По словам Леонтьева, «в Питере в двадцатые годы выступала одна знаменитая певичка, и Троцкий был ее любовником. Однажды ему доложили о том, что молодой Есенин — ее тайный любовник. Это было для „демона революции“ буквально громом среди ясного неба. Он был обманут, оскорблен и возмущен. Терпеть такого Троцкий не пожелал и поручил Блюмкину проучить поэта. Как мне объяснил Блюмкин, перед нами стояла весьма необычная задача: „Набить Есенину физиономию и кастрировать. Сделать это очень аккуратно, без общественной огласки“. Получив такое указание, мы приступили к его исполнению. За Есениным немедленно было установлено негласное наблюдение. Все держалось в строгом секрете. Никто, кроме нас двоих, не должен был ничего знать. В Питере была гостиница „Англетер“, негласно подведомственная ЧК. Сюда мы и спланировали привести тайно Есенина, чтобы осуществить задуманное».

Далее Леонтьев подробно рассказал о том, как они хотели «проучить» любвеобильного поэта и чем это закончилось: «Зимним вечером мы с Блюмкиным пришли в гостиницу. Блюмкин хорошо знал Есенина раньше, поэтому, когда тот приехал в Питер, у Якова был повод обмыть эту встречу. В одном из номеров гостиницы мы втроем хорошо выпили, потом, вроде шутя, перевели разговор на женщин и начали Есенина подначивать, что он, мол, половой гигант, перед ним не устоит ни одна бабенка. Дай, мол, поглядеть на твое мужское достоинство, может, мы его отрежем и повесим в Кунсткамере для потомков. Мы, вроде полушутя, повалили его на кровать, задрали ему рубашку и начали расстегивать брюки. Несмотря на шутливый тон и немалое количество выпитого, Есенин, видно, понял нешуточность нашего намерения и, лежа на кровати, схватил с прикроватной тумбочки медный подсвечник и ударил им по голове ближе стоящего к нему Блюмкина. Тот повалился на пол, а Сергей, полусидя, замахнулся подсвечником на меня. Я знал, что Есенин физически крепкий мужик, частенько участвовавший в драках и умеющий за себя постоять. Оставшись с ним один на один, я испугался, выхватил наган и выстрелил. Он мгновенно замер, потом упал на спину и захрипел, выпустив из рук подсвечник, который, падая, задел лежавшего на полу Блюмкина. Тот вдруг пришел в себя, вскочил на ноги, схватил подсвечник и ударил им Есенина в переносицу. Он хотел в горячке ударить еще раз, но я вырвал у него подсвечник, закричав: „Хватит! Посмотри, что мы наделали!..“ Ведь приказа убивать поэта у нас не было, была команда по пьянке затеять драку, намять хорошенько бока и, по возможности, тайно провести кастрацию, о которой, он естественно, опасаясь позора, никому не скажет. Но теперь перед нами лежал труп, и не простого смертного, а скандально знаменитого российского поэта, хорошо известного и за рубежом».

Теперь перед убийцами встал вопрос о том, как им скрыть следы преступления. Леонтьев вспоминал: «Сначала мы растерялись: что делать? В любой момент в номер могли прибежать люди, слышавшие выстрел. Последствия для нас могли быть катастрофическими. Однако Блюмкин быстро сориентировался и принял решение: Есенина закатать в ковер — и на балкон. Если ворвутся чекисты, наша легенда такова: вот наши документы, у нас проходит оперативная встреча. Блюмкин как начальник захотел осмотреть мое табельное оружие. Доставая револьвер из-за пояса, я зацепил курком за ремень и произошел самопроизвольный выстрел в пол. Холодно? На несколько минут открывали балкон, чтобы проветрить комнату.

Вынеся закатанное в ковер тело на балкон, поставив подсвечник на место, заправив постель (кстати, крови на покрывале не было, пуля осталась в теле), мы заПёрли номер и вышли из гостиницы. На улице мы договорились, что Блюмкин едет в ЧК, по спецсвязи вызывает Троцкого, объясняет ему создавшуюся обстановку и согласует наши действия. Я же возвращаюсь в гостиницу и кручусь в фойе поближе к администрации, чтобы быть в курсе всех событий. В случае необходимости попытаюсь изменить ситуацию, если она станет неблагоприятной для нас. Однако все было тихо.

Несколько часов прождал я возвращения Якова. Он вернулся спокойным и деловитым. Мы вышли на свежий воздух, подальше от посторонних ушей.

По словам Блюмкина, Лев Давыдович был ошеломлен случившимся, но потом, подумав, сказал: „А это, наверное, даже к лучшему: нет человека — нет и проблем“. И дал указание: инсценировать самоубийство допившегося до ручки поэта Есенина. Для этого пригласить в номер администрацию гостиницы и обязательно понятых, составить акты, протоколы, медицинское заключение, проконтролировать быстрейшее „упакование“ тела поэта в цинковый гроб. Мертвого Есенина должно видеть как можно меньше людей. Тело срочно доставить в Москву. Сам же Троцкий на следующий день лично даст информацию в печать о самоубийстве неуравновешенного и психически надломленного поэта. Тем самым будет поставлена точка на попытках какого-либо расследования. В такой ситуации ни одна государственно — следственная структура этим делом заниматься не будет, а частное лицо, попытавшееся на свой страх и риск покопаться в деталях, может получить срок за недоверие к официальному заявлению: это политическая статья, чреватая тяжелыми последствиями».