Мария Згурская - 50 знаменитых загадок Средневековья

Не исключено и то, что раздраженные «живучестью» царя — он был высокого роста (около 1,8 м) и «обладал значительной физической силой» — отравители под конец решились действовать более нагло. Об этом свидетельствуют многочисленные известия современников. Был ли это дерзкий, вызвавший сердечный приступ ответ, или же Богдан Бельский бросил последнюю порцию яда в прописанное врачом для царя лекарство, как пишет Исаак Масса, но результат был один — царь умер.

Что же касается царицы Анастасии, то она тяжело болела около года. Тяжесть болезни и ее относительно короткий (по сравнению с царем и царевичем Иоанном) срок вполне объясним гигантским количеством ртути, обнаруженным в ее останках (до 120 предельно допустимых норм). Но выявлено также и 10-кратное превышение по мышьяку. Видимо, убийцы торопились довести свое черное дело до конца и ускорили смерть царицы мышьяком.

Не стоит думать, что во всех преступлениях против царской семьи виноват только Годунов, ведь в год смерти царицы Анастасии он был еще ребенком, а великая княгиня Елена вообще скончалась задолго до его рождения.

Скорее всего, здесь имеет место сложная взаимосвязь многих факторов, и, прежде всего, династическая, политическая, идеологическая и религиозная борьба. В противостоянии великокняжескому семейству, а впоследствии царю, объединились и князья Старицкие, и аристократическая верхушка тогдашнего общества, и представители разгромленной, но неискорененной «ереси жидовствующих», и внешние враги Московского государства.

Вместе с новгородцами и семейством Старицких в заговоре 1568–1569 годов участвовали и поляки. Однако Польша всегда действовала по прямому указанию и под непосредственным руководством Ватикана. Весьма показательна в этом смысле роль папского нунция Антонио Поссеви, бывшего генератором идей, направленных на уничтожение православия. Но православие в России охраняла царская власть. Поэтому все свои силы Поссеви бросил на борьбу с Иваном Грозным.

Когда не удалось сломить его силой и войска Стефана Батория обломали свои зубы о Псковскую твердыню, когда царь отказался даже обсуждать возможность о «мирном слиянии» православной Русской церкви с еретиками — католиками, Поссеви стал клеветать на Грозного и распространять слухи о том, что он убил старшего сына.

Но клеветой дело не ограничилось. Поссеви знал о близкой смерти царя. Он был так в ней уверен, что сообщил об этом правителям Венеции. В то время Венецианская республика была одним из самых могущественных государств Средиземноморья, обладала мощным военным флотом и вела беспрерывные войны против Турции за военную и торговую гегемонию.

К этой войне Венеция и «Священная Римская империя германской нации» неоднократно пытались привлечь и Россию, заманивая еще деда Ивана Грозного завоеванием Константинополя (как наследства, полагавшегося ему после брака с Софией Палеолог). За участие в войне с турками император Священной Римской империи обещал «короновать» русского великого князя и даровать ему титул короля (что было с достоинством отвергнуто).

Так что Рим, Венеция и немецкие князья были бы не прочь увидеть на русском престоле более сговорчивого правителя. Как для того, чтобы привести Русскую церковь к унии с Римом, так и для привлечения России к военному союзу против Турции.

В свете вышеизложенного нет ничего невероятного, что к концу царствования государя Иоанна Васильевича Грозного к участию в заговоре был привлечен и Борис Годунов. Перед ним были развернуты заманчивые перспективы: устранить царевича Иоанна и царя, стать правителем при своем шурине, царе Феодоре, а затем, после смерти последнего из Рюриковичей, самому сесть на престол.

Мог ли Борис Годунов предполагать, что он сам — всего лишь переходный этап в планах зарубежных кукловодов, что на протяжении всего того времени, пока он карабкается к трону московских государей, иезуиты выращивают в Польше достойную, по их мнению, замену ему — целую плеяду самозванцев, первый же из которых отправит его в небытие вместе с несостоявшейся династией Годуновых.

Можно сказать, что само понятие тайны как таковой родилось вместе с человечеством. Но настоящие тайны появились лишь тогда, когда на заре государства все стали фиксировать в письменном виде — клинописью на глиняных табличках, иероглифами на папирусных свитках и т. д. Вся подобная документация находилась в непосредственном ведении дворцовых чинов, а сами документы хранились при казне. Доступ к ним был ограничен изначально: так появилось понятие государственной тайны — тайны государя.

Что же могло считаться таковой? Все: зафиксированные письменно имущественные и земельные отношения, родословное древо, переписка с другими государями, договоры, доносы с мест, финансовые обязательства-расписки… Посему не случайно в феодальной Европе архивами противника стремились завладеть не меньше, чем прочими ценностями: лиши соперника веками собираемой документации, и он уже не докажет свое право на владение землями и происхождение непосредственно от Цезаря или хотя бы от Карла Великого!

В Московии тайны любого рода хранились в Большой казне (приказ Большой казны), единственным полноправным распорядителем которой был лишь московский государь. Второе по значимости хранилище государственных тайн — Посольский приказ, опять же находившийся в личном ведении царя. А на страже тайн были люди самые доверенные. Владение документами позволяло творить что угодно: с их помощью можно было обосновать любые действия, зачастую противоположные — можно было объявить войну или, напротив, заключить неожиданный мир, возвысить боярина или обвинить его в измене.

В этой связи примечателен казус Андрея Курбского, коего Иван Грозный считал изменником вовсе не потому, что тот бежал в сопредельную страну (входившую в чужой военный альянс, по нынешней терминологии). «Подлым изменщиком» для государя князь был, вероятно, прежде всего потому, что оказался посвящен в самые интимные царские тайны. Царя абсолютно не волновала возможность выдачи Курбским противной стороне сведений о «мобресурсах», «боеспособности», «содержании стратегических и оперативных планов» или «государственном оборонном заказе». Князь Андрей Курбский в деталях знал главную московскую тайну: историю происхождения Ивана Васильевича, который, как считали многие историки, не имел прав на престол как незаконнорожденный. Однако как ни гневался Иван Васильевич, а выдачи первого невозвращенца даже добиться не пытался — слишком уж прозрачно тот намекал в своих письмах: не замай, не то всем расскажу. Вот цитата: «О себе же вкратце скажу тебе: хотя и весьма многогрешен и недостоин, но, однако, рожден от благородных родителей, из рода я великого князя Смоленского Федора Ростиславича. И ты, великий царь, прекрасно знаешь из летописей русских, что князья того рода не привыкли тело собственное терзать и кровь братии своей пить, как у некоторых издавна вошло в обычай… Твои страсти тебя терзают! Ты страдаешь днем и ночью! Такому, как ты, мало того, что есть, а что имеет он — боится утратить. Тебя мучает совесть из-за злых дел твоих! Тебя страшат видения суда и закона: куда ни взглянешь, словно звери, окружают тебя твои злодеяния, так что не дают тебе и покоя. И поэтому злому, глупому и гнусному — никому из них не может быть блага. А достойный муж, мудрый и храбрый, не может быть несчастен. И не бывает, чтобы не удостоилась похвал жизнь того, чьи добродетели и обычай похвальны». Так писал Курбский Грозному, и намеки его вполне прозрачны, особенно там, где речь идет о происхождении и чести рода.