Мамед Ордубади - Тавриз туманный

- Не только часть прибыли, но и весь мой капитал принадлежит революции. Справьтесь обо мне у Гаджи-Али-аги. Я готов исполнить любое ваше требование, - старался уверить меня Мешади-Кязим-ага.

Когда я вернулся домой к обеду, вслед за мной вошла Нина.

- Теперь я привыкла заходить сюда. Из консульства я направилась прямо к тебе. Почему ты не приходишь домой обедать? Разве нужно каждый день ходить за тобой? - голос Нины звучал взволнованно и сурово. - Сегодня я хочу серьезно поговорить с тобой. Нам надо покончить с этой двусмысленностью в наших отношениях. Так нельзя продолжать, нам нужно ликвидировать одну из наших квартир.

Выпалив все это, Нина умолкла и в ожидании ответа уставилась на меня сердитым взглядом.

- Ты знаешь, дорогая Нина, - начал я спокойно и ласково, чтобы успокоить ее, - что оба дома принадлежат тебе. Мы вынуждены держать две квартиры, чтобы не возбуждать подозрений консульства. Здесь происходят наши собрания, сюда приходят мои гости, на днях должен вернуться и Алекбер. Мы с тобой ликвидируем не только одну, но и обе квартиры. Пока твоя работа в секретном отделе оказывает нам огромную услугу. Наша революционная работа нуждается в твоей помощи и требует сохранения настоящей обстановки. Ни ты, ни я не останемся здесь навсегда. По-моему, тебе об этом беспокоиться незачем. Ради того, чтобы оказать Тавризу помощь и спасти его от колонизаторов, мы вынуждены временно согласиться на эти неудобства. Мне самому совестно, что я поставил тебя в такое неудобное положение. Кроме того, ведь и я молод, и я люблю красивую жизнь, и я жажду счастливого безоблачного существования с любимой. Но где? Как? В каких условиях? Я верю в то, что мы эту возможность найдем, что мы уйдем отсюда с победой. Тогда и мы Тавриза не забудем, и он нас помянет добром.

- Вот это вынуждает меня терпеть все невзгоды, - сказала Нина, прижав платок к глазам.

В это время вошла Сария-хала и, увидя плачущую Нину, стала упрекать меня.

- Зачем ты обижаешь эту бедную девушку?

Нина вытерла слезы и ласково сказала Сария-хале:

- Пожалуйста, хала, сходи к нам и скажи Тахмине-ханум, что я к обеду не приду, буду обедать здесь, - и сунула в руку Сария-хале кучу серебряной мелочи.

- Возьми-ка лучше их обоих и приведи сюда, - крикнул я Сария-хале вдогонку.

Нина молчала. Обычно, рассердившись на меня, она быстро успокаивалась, и тогда ей становилось немного неловко за свою выходку.

- Ну, рассказывай, - попросил я, ласково беря ее руку. - Какое впечатление произвела нелегальная листовка в консульстве?

- Не расскажу! - закапризничала она, отталкивая мою руку.

Я снова взял ее за руку и, не выпуская из своих рук, заставил ее сесть на диван. Несколько минут длилось молчание. Нина сидела, опустив голову. Я решил выждать и, почувствовав через несколько минут, что она исподлобья следит за мной, готовая к примирению, нарушил молчание.

- Нина, мы прошли уже большую часть расстояния, которое должны пройти молодые люди, и нам возврата нет. Наше счастье в будущем, и ради этого будущего мы должны претерпеть временные неприятности и не давать пути недобрым мыслям. Ты даже сердиться не умеешь, ты не способна причинить кому бы то ни было страдания. Когда ты хочешь показаться сердитой, твои глаза, помимо твоей воли, смеются, и твой гнев доставляет человеку просто художественное наслаждение, он облагораживает душу... Нина встала и принялась накрывать на стол. Она совершенно изменилась в лице и, окончательно повеселев, начала рассказывать:

- Я передаю то, что слышала из уст самого консула. "Это не дело пяти-шести студентов. Это - дело организованной силы, дело целой организации. Сделано все это так, чтобы направить наши мысли в другое русло. Если это организовало медресе, то, значит, там сильная организация. Это доказывает, что революция в Тавризе еще не потухла, что в нужный момент она может вспыхнуть с новой силой. Это - выступление сотен людей, прошедших школу подпольной работы. Эта сила может в нужный момент обратить Тавриз в гнездо революции. Правительства короля и императора не должны оставаться равнодушными к этому".

- Ну, а что было потом?

- О событии было сообщено в Петербург и Тегеран. Была еще послана нота местным властям. В ноте выражается протест против оскорбления их величества в печати и против попустительства иранского правительства.

- А что показали задержанные студенты?

- По полученным в консульстве сведениям, студент, в комнате которого были обнаружены прокламации, показывает, что они были принесены слугой Мирза-Гасан-аги. Оба они в русском консульстве. У Мирза-Гасан-аги и Мирза-Керим-аги потребовали объяснений по этому поводу.

- А не слыхала ты что-нибудь по поводу объяснений тавризской незмие?

- Слыхала. По словам незмие, в четыре часа ночи постовые обратили внимания на двух подозрительных лиц, которые несли что-то в белом мешке. Следуя за ними, постовые дошли до медресе Гаджи-Сафар-Али, куда скрылись неизвестные. После обыска в медресе и ареста четырех студентов, двое из них были опознаны ночными постовыми. Консул абсолютно не сомневается в верности тавризской незмие. В этом отношении вы можете быть спокойны. Но, - добавила Нина, - будьте начеку. Все царские шпионы поставлены на ноги.

- Не бойся, - ответил я. - У нас испытанная организация!

В ГОСТЯХ У ГАДЖИ-АЛИ-АГИ

К мисс Ганне я попал с некоторым опозданием и застал ее шагавшей по комнате в сильном волнении.

При виде меня она заговорила так, как никогда еще не говорила.

- До полуночи не торгуют. Тут нечто другое, что обратило тебя в раба. Я в этом уверена, я это чувствую. При мне ты вечно задумчив и напоминаешь человека, растерявшего и мысли, и сердце... Во время путешествия ты любил меня гораздо сильнее, ты был со мной куда нежнее, а я тогда боролась, старалась сохранить свое сердце, свою волю. Теперь я не властна над ними. А ты... - она замолчала и, словно решившись на что-то серьезное, добавила:

- Дорогой друг! Я потеряла возможность спокойно мыслить, ты должен создать мне эту возможность. Вот уже два часа, как я жду тебя, целых два часа!.. За каждую минуту этих двух часов в голове пронеслись тысячи мыслей! Порой я презираю себя и, если что утешает меня, то это вечно звучащая в душе фраза: "Терпи, Ганна, падающий по своей вине не плачет!".

Все это мисс Ганна произнесла в глубоком волнении, Она ни разу не взглянула на меня, словно говорила сама с собой. Слова ее были злые, сердитые, капризные, а лицо выражало нежность, мольбу, надежду.

Наконец, она устала говорить, метаться по комнате и села в глубокое кресло спиной ко мне.

Мне неоднократно приходилось быть свидетелем подобных вспышек. Теперь требовалось погладить ее кудри, приласкать ее, сказать несколько утешительных фраз. В этом отношении я имел некоторый опыт, но ее состояние меня настолько огорчило, что я не успел овладеть собой и поскорее успокоить ее. Это вызвало в девушке вторичную вспышку, словно заранее готовые слезы брызнули на голубое шелковое платье. Она плакала, а я стоял за ее креслом. Слезы ее словно взывали ко мне, твердя: