Павлюченков Алексеевич - «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.

В настоящее время в формировании государственной элиты представительский принцип Партии-ордена — принцип выдвижения и отбора— заменен принципом «демократической» выборности снизу. Пока недостаточно ясно, насколько это будет приемлемо в российских условиях. Ранее бюрократ имел двойной контроль над собой — контроль непосредственного руководства и контроль Партии. В настоящее время эффективный контроль над аппаратом власти остался только по вертикали власти сверху. Демократический контроль снизу носит эпизодический характер и изначально бывает поражен вирусом «локального кретинизма», по выражению Троцкого. При большевиках это стало ясно уже в 1918 году. В свою очередь либеральные деятели начала 1990-х годов силою вещей раньше всех пришли к выводу, что опыт коммунистической партии намного полезнее нынешней власти, чем далекие политические миражи и незавидная история многочисленных родственных партий социалистического и демократического толка. Но чтобы повторить опыт КПСС и обрести ее возможности, любая партия должна стать не только политическим, но и социальным феноменом, а это уже далеко не либерализм. Современная государственная система власти в России задыхается от отсутствия такого института формирования и преемственности власти, как Партия-орден. Поэтому в силу практической необходимости развитую, прогрессивную организацию заменяют суррогаты кланового и ведомственного характера.

Вопрос развития и стабильности общества — это прежде всего вопрос о его истэблишменте. Опыт дореволюционной России с его наследственной монархией и дворянским сословием уже непригоден по причине его архаичности. Упования на некий «средний класс» противоречат российской исторической традиции, что является серьезным препятствием. Это в Европе общество развивалось усилиями третьего сословия, а в России — государством, конкретно служилыми классами, дворянством и бюрократией. Как показывает исторический опыт, в России всегда была предпочтительнее элита государственного чиновничества, нежели элита собственников. Эта предпочительность и составляет одну из характерных черт российской истории, скрытой в специфике страны, требующей больших усилий в концентрации и огромного маневра в перераспределении материальных средств, которые под силу только государству и его аппарату. Рынку и его элите такое не под силу. Пока либералы наблюдают за своими тепличными ростками «среднего класса», их ноги уже обвивает могучая молодая поросль почвенной бюрократической растительности. Если раньше условием и орудием общественного переустройства являлись созревшие в недрах старого общества новые классы, то теперь мы видим попытку запустить дело наоборот. То есть, совершив революцию, пытаются создать «средний класс», который станет гарантом стабильности нового уклада. Реальный новый господин, вызревший в недрах советского коммунизма, — это бывший служилый класс, бюрократия, приватизировавшая государство, но подобно Столыпину ищущая путей расширения своей социальной базы.

Исследования времен «разоблачительства» не придавали должного значения противоречиям государства и бюрократии, между которыми традиционно привыкли ставить знак равенства. Между тем, тождества никогда не было в древней истории, тем более его не могло быть в истории новейшей. Противоречия между партийным централизмом и совбюрократией явились модернизированным вариантом противоречий великокняжеской власти и вотчинников Древней Руси. В 1990-х годах бюрократия одержала победу над государством. Точнее над централизованным госаппаратом в лице Партии-ордена. В результате либеральной революции бюрократия получила в собственность национальное богатство и благополучно освободилась от партийной опеки. Словом, все то, о чем мечтало ведомственное чиновничество в борьбе с партаппаратом в годы нэпа.

Истории России уже известны эксперименты с разведением класса частных собственников как основы европейского уклада. Это было связано с приходом в XVIII веке на русский престол немецкой династии. Екатерина II всегда пыталась утверждать, что «Россия есть европейская держава». В затруднительном положении Екатерины в ее стремлении европеизировать Россию виновато было прежде всего отсутствие третьего сословия — класса буржуазных собственников. Поэтому за отсутствием третьего сословия в видах европеизации России священной частной собственностью (в первую очередь «крещеной») от лица европейского Просвещения был облагодетельствован когда-то служилый класс, превратившийся в крепостническое дворянство. Поражение идеологии государственного централизма от идеологии дворянского крепостничества в XVIII веке явилось прямым следствием влияния европейского Просвещения, а более — результатом правления в России чуждых ее традиций выходцев из Европы.

Большевики начали свою «революцию сверху» при изношенности основных фондов, достигавшей 50 %. В 1929 году начался дважды прерванный (в 1914 и 1921 годах) поход за модернизацию отечественной экономики. В принципе, начало индустриализации было бы возможно с 1921 года, как то планировали большевики в 1920 году. Однако осуществлению планов IX съезда РКП(б) и VIII Всероссийского съезда Советов препятствовали два обстоятельства: разорение крестьянского хозяйства, которому необходимо было дать восстановиться в рамках рыночной экономики, свойственной крестьянскому хозяйству, и, что важнее, отсутствовала та социально-политическая сила, которая бы смогла проводить модернизацию, контролировать всю страну. Партия к концу гражданской войны насчитывала около 600 тыс. человек, но она оказалась ненадежной опорой для власти и фактически развалилась в условиях кризиса 1921 года.

Традиционно в нэпе пытались анализировать, вычислять политику государства в отношении крестьянства, связи между промышленностью и сельским хозяйством, но это не самое главное в нэпе. Главное — это социально-политическая подготовка к рывку, к модернизации страны. Для решения перспективной задачи русская история готовилась подспудно, совершая коренные процессы по формированию нового общественного слоя, класса, который впоследствии станет социальной опорой власти в модернизации России.

В течение уже многих лет «разоблачение» большевизма остается модным литературным упражнением. Подобное не раз бывало в истории, французам потребовался целый век, чтобы авторы исторических трудов вновь возлюбили великого корсиканца. Можно с уверенностью предположить, что следующее «откровение» по поводу отечественной истории придет к российскому обывателю, когда в очередной раз обострится потребность в форсированном обновлении экономической базы. Каким-то непостижимым образом в России понимание и отношение к собственной истории связано с состоянием ее основного капитала. Общество не может длительно иметь идеологию, которая целиком, так или иначе построена и культивируется на потребительском интересе.