Ларс Браунворт - Забытая Византия, которая спасла Запад

Для Льва III ответ был очевиден. Христос лишил их своей защиты, и повинны в этом были священные иконы, которые столь почитались многими жителями империи. Изначально являвшиеся вспомогательным средством в молитве, теперь иконы обожествлялись до такой степени, что грань между почитанием и слепым поклонением стерлась. При крещении иконы могли приниматься в крестные родители, верующие обращались к ним в молитвах с просьбами о заступничестве. Люди на улицах благодарили икону Богоматери за избавление от мусульман, и с большинством икон теперь обращались с благоговением, подозрительно схожим со старым языческим поклонением идолам. То, что изначально было средством, предназначенным приподнять завесу между мирским и божественным, теперь стало очевидным нарушением второй заповеди. Библейские израильтяне разгневали бога, поклоняясь золотому тельцу — и вот теперь империя, как когда-то избранный народ, который скитался в пустыне сорок лет, была наказана за грех идолопоклонства.

Священным долгом императора было положить конец злоупотреблениям, которые очевидно разгневали бога, и в 725 году Лев III взошел на кафедру Святой Софии, чтобы обратиться к людям, столпившимся в церкви, с горячей проповедью, обличавшей самый злостный грех. Мусульмане с их строгим запретом всех изображений человека, указал он, одерживают победу за победой — в то время как византийцы поражены ересью и гневят бога, молясь о спасении раскрашенным дощечкам. Немногие из паствы могли не согласиться с императором, и еще меньше было тех, кто мог поспорить с утверждением, что дела империи обстоят ужасно. Однако Лев лишь начинал. Пришло время провести реформы не только на словах.

Главные ворота Большого дворца, выстроенные Юстинианом после восстания «Ника», были величественным сооружением из бронзы. Серия мозаик, прославляющая триумф великого императора и его полководца Велизария, украшала внутреннюю часть их центрального свода, а прямо над дверьми возвышалась великолепная золотая икона, изображающая Христа, что заставляла казаться незначительным все вокруг нее. Обращенная к Софии и видимая с любой точки огромной центральной площади, она была самой знаменитой иконой в городе, а рука фигуры на ней, воздетая в жесте всеобщего благословления, служили напоминанием о долге праведного императора. Однако для Льва она была теперь всего лишь символом, свидетельствующим о болезни, которая преследовала империю, и он отдал приказ о ее немедленном уничтожении.

Проповеди императора могли пользоваться большой поддержкой, но зрелище того, как христианские солдаты варварски и безнаказанно разрушают изображение Христа, оказалось непереносимым. Группа женщин, оказавшихся поблизости, пришла в такую ярость, что напала на солдат и расправились с ответственным за это деяние. Полномасштабного восстания удалось избежать только после того, как дворец серьезно пригрозил собравшейся толпе оружием. Зато мятежи прокатились по сельской местности, а в Греции появился претендент, который заявил, что сбросит нечестивого императора с трона и восстановит должное почитание икон.

К счастью для Льва, его победы обеспечили ему достаточное уважение армии, чтобы он был способен легко сокрушить мятежников. Но на Западе он не был столь же удачлив. Прикрытая империей от арабского вторжения, Западная Европа наблюдала за всеми этими спорами вокруг икон с ужасом и растерянностью. Гордясь своим художественным наследием, она не видела причин для вывода, что картины и скульптуры представляют собой помеху вере. В частности, папа был раздосадован тем, что император вмешивается в вопросы христианской доктрины и оказал свою горячую поддержку разгневанному населению Италии. Имперский управитель Равенны был убит, города по всему полуострову выходили из-под византийской власти. Народ избрал бы другого императора — если бы папа не отказался от этой идеи при мысли о грядущем возмездии со стороны империи. [109]

Когда подобная гроза разразилась вокруг Льва из-за уничтожения единственной иконы, еще можно было ожидать, что он изменит свою позицию. Но император был твердо убежден в своей правоте и отказался сдавать назад. Издав предписание, осуждающее изображения, он приказал, чтобы все святые иконы и реликвии были немедленно уничтожены. Сам подав тому пример, он собрал со всего города реликварии, ризы и церковную утварь и прилюдно их уничтожил. Когда папа в послании ему раздраженно заметил, что светскому владыке следовало бы оставить суждения о церковных доктринах тем, кто действительно в этом разбирается, Лев послал два военных корабля, чтобы арестовать понтифика. В море они пошли ко дну, освободив церковь от созерцания ареста одного из ее наиболее могущественных епископов. Напряжение только возросло, когда папа нанес ответный удар, пообещав отлучение от церкви всякому, кто уничтожит икону.

На Востоке, где тысячи изображений были разбиты или разорваны, слова папы возымели небольшой эффект; но на каждое уничтоженное изображение приходилась дюжина спасенных. Почти в каждом доме были свои иконы, начиная от простых, нарисованных на обычном дереве, и заканчивая искусными изображениями, отделанными эмалью и гравированным металлом; с ними жители не были готовы расставаться так легко. Однако Лев не собирался довольствоваться полумерами: его солдаты прошли по городу, конфискуя иконы и закрашивая мозаики, украшающие стены церквей. Монастыри пытались сопротивляться — в особенности могущественный Студийский монастырь, находящийся внутри городских стен; но монахи мало что могли поделать. Сотни их бежали со своими драгоценными иконами в дикие земли Каппадокии, где вырубили тайные церкви в мягкой скальной породе и стали ждать, когда общественное мнение отстранит их жестокого императора от власти.

Но общественному мнению было трудно спорить с результатами. Лев прогнал арабов от стен Константинополя, и когда в 740 году он разбил другую мусульманскую армию, казалось, что бог в самом деле доволен и одобряет очищение империи от идолопоклонников. Но этот аргумент обернулся против императора уже в следующем году, когда землетрясение — всегда воспринимавшееся дурным знаком — сотрясло столицу. Но Лев уже умирал — в начале лета он скончался от водянки, завещав дело своему сыну.

Он спас Византию от завоевания мусульманами и оказался первым императором за последние пятьдесят лет, который умер в своей постели. Но империя, которую он оставил после себя, была опасно разобщенной. Споры вокруг иконоклазма (то есть разрушения икон), которые он начал, будут бушевать добрую половину века и в итоге вынудят богословов заняться вопросами, которые всегда оставались на периферии сознания: где именно должна проходить грань между почитанием и идолопоклонничеством? Проливают ли свет на веру материальные изображения божественного, позволяя предыдущим поколениям говорить об их вере — или оскверняют веру, подменяя резными идолами? В какой-то момент судьба западного искусства, по сути, висела на волоске.