Шон Макглинн - Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне

Англичане разрушили, сожгли и разграбили множество городков и деревень, захватив в плен и даже убив большое число их жителей. Глубоко скорблю я о сожжении родной деревни, в которой родился и вырос, и вместе со мной скорбят многие другие, которых постигла такая же участь. Никто не подрезал нынче виноградники, некому было о них позаботиться и уберечь от гниения. Никто не пахал поля и ничего не сеял на них. В полях не было ни скота, ни дичи. Не было бредущих вдоль дорог путников, которые приносили на рынок свой лучший сыр и прочие молочные продукты. Взгляд наблюдателя опечален унылой картиной безлюдных дорог, поросших по краям крапивой и чертополохом. Вместо домов и церквей нам предстает горестное зрелище — дымящиеся развалины. Что здесь добавить? Лишь то, что несчастья и страдания людские выросли повсеместно, особенно среди сельского населения, крестьян, ведь хозяева придавили их тяжкими поборами и вытягивают из бедолаг все жилы.

Описанные выше эпизоды разорения были выбраны не просто потому, что в смысле чинимых в средневековую эпоху зверств и жестокостей Англия мало кому уступала, но также и потому, что они выявляют важные аспекты данной формы проведения военных кампаний. Великое Разорение Севера — пример упреждающей тактики выжженной земли, предпринятой с целью не допустить создания неприятелем мощной базы в регионе, лишив его возможностей пополнения провизии и отрезав от экономической инфраструктуры. Шотландские набеги 1138 года демонстрируют другую экстремальную форму разорения, на этот раз подпитанную пограничными конфликтами, этнической враждой и растущим национальным самосознанием. Походы Иоанна в 1215–1216 гг. явственно выявляют связь между разорением и актами жестокости, подчеркивая, каким избирательным может стать это оружие. А шевоше Черного Принца в 1355 году показывает, как подобный способ ведения войны подрывает врага в финансовом отношении и заставляет усомниться в его полководческом искусстве.

Войско нуждалось в надлежащей подготовке к походу. Военная логистика в голове у полководца всегда занимала ведущее место. С собой армия могла взять лишь ограниченный запас провизии, пополнять ее запасы приходилось за счет ресурсов с территорий, по которым проходило войско. Если разорения и грабежи не преследовали военно-политических целей, их эффект имел военно-политическую окраску: то, что армия приобретала, соответствующая местность теряла, поскольку, как кто-то лаконично заметил: « Что для одного фураж, то для другого — грабеж ». То, чем армия воспользоваться не могла, она разрушала, чтобы и противник не имел потом возможности извлечь здесь для себя выгоду — ни в виде налогов, ни в виде каких-то материальных ценностей или товаров.

Историки иногда слишком много внимания уделяют трактату Вегеция «О военном деле» — военному учебнику позднеримской эпохи. Но ведь автор, в конце концов, был врачом-ассистентом (так у автора. — Прим ред. ). Тем не менее очевидные рекомендации из его начального военного руководства цитируются как вечные, подкрепленные здравым смыслом истины, одна из которых, вполне уместная здесь, звучит так: « Во время любого похода единственное наиболее действенное оружие состоит в том, что пищи для тебя должно быть вдоволь, а врага при этом должен сломить голод ». Этой цели как раз и достигало разорение местности. Полководцы, учитывающие эффект, производимый их войсками, на дружественной или нейтральной территории стремились побудить солдат покупать у населения все необходимое; при этом они гораздо лучше управлялись с собственными солдатами, чем со вздутыми ценами на провизию. Так, Генрих V смог неплохо контролировать свои войска во время вторжения в Нормандию: он рассматривал герцогство как собственную суверенную территорию и хотел произвести впечатление на жителей своей разумной властью. Герцог Вильгельм Нормандский в 1066 году смог держать свою армию вторжения под контролем только регулярной выплатой жалованья. Во время длительного похода Людовика VIII на Авиньон через дружественные территории в 1226 году вместе с войском шел скот, а фураж везли из собственных провинций. И наоборот, три столетия спустя, когда Карл V оказался не в состоянии заплатить своим войскам в 1527 году, они полностью разорили Рим.

Поддерживать дисциплину и запрещать грабежи всегда проще и легче на дружественной территории, но этого можно было добиться и в местах активных операций. Мы убедились, как разорение могло проводиться целенаправленно в конкретных местностях и вражеских поместьях, причем очень часто целью становились отдельные постройки. Даже шевоше Черного Принца, символизирующие смерть и разрушение, представляли собой вполне сосредоточенные, целенаправленные операции. Во время похода в Лангедок в 1355 году капитан Аруилля немедленно сдал замок и три местных подчиненных ему городка — при этом всех сложивших оружие пощадили. На следующий год на пути в Пуатье войско принца Эдуарда нанесло большой урон западным границам области Лимузен, после чего внезапно прекратило операцию в Беллаке: вдова одного из тамошних землевладельцев имела родственную связь с английским королевским семейством.

Разорение территорий также применялось в качестве отвлекающей тактики. Когда в 1216 году английский король Иоанн узнал о том, что замки в Виндзоре и Дувре осаждены неприятелем, он немедленно предпринял разорительный поход на поместья своих врагов в сезон сбора урожая. И смог отвлечь их от осад. Аналогичным образом, разорение становилось средством для того, чтобы втянуть неприятеля в решающее сражение. На графа Балдуина Фландрского это не подействовало — увидев, как враг предает огню и разорению его земли, он заявил своим воинам: « Ну, землю-mo они с собой забрать не смогут ». Балдуин, как Александр II, Давид I, Людовик VIII и другие вожди и полководцы, был готов жечь и разорять собственные земли, лишь бы воспрепятствовать продвижению противника. Политика выжженной земли — контрразорение как защитный механизм, — била противника его же оружием. Граф Раймонд Тулузский эффективно применил ее против французов в Авиньоне в 1226 году:

Обеспечение [французских] солдат провизией сорвалось, и многие умерли, ведь граф Тулузский, как искусный воин, перед приходом французов устранил с их пути все источники ее пополнения. Он увел прочь стариков, женщин, детей, а также лошадей и домашний скот, чтобы лишить [неприятеля] всяческой опоры и поддержки. И страдали не только воины — от голода гибли также боевые кони и скот неприятельского войска, ведь граф приказал распахать все окрестные поля, чтобы для скота не осталось никакого корма, кроме того, что был завезен из Франции; поэтому крупные отряды неприятельского войска вынуждены были покидать лагерь в поисках провизии для войска и фуража для лошадей, и во время таких вылазок… они часто несли большие потери от атак со стороны графа Тулузского, который вместе со своими людьми устраивал засады.