Андрей Сахаров - Дипломатия Святослава

Первое сообщение относится к событиям в Филиппо-поле (Пловдиве). Лев Дьякон отмечает, что Святослав изумил всех своей «врожденной свирепостью», так как, «по слухам», после взятия Филиппополя он посадил на кол двадцать тысяч человек пленных, чем заставил болгар покориться своей власти.

Это было время, когда Русь вступила в противоборство с империей, руссы появились в южной Болгарии и овладели Филиппополем.

Историки Мутафчиев, Левченко отмечали, что в этом городе, находившемся в непосредственной близости от Константинополя, сильнее всего чувствовалось византийское влияние, и, вступив в южную Болгарию, Святослав нанес удар именно по той части болгар, которая активно поддерживала союз с империей и, вероятно, оказала руссам активное сопротивление24. П. О. Карышковский высказывает даже предположение, что Филипполь до появления здесь Святослава был захвачен греками и расправу руссы учинили над пленными греками25.

И Лев Дьякон, и Скилица, и Зонара сообщили также о репрессиях Святослава в Доростоле на последнем этапе войны. Лев Дьякон пишет, что запертый в Доростоле русский князь, видя, как болгары покидают его, начинают поддерживать греков, и понимая, что если все они перейдут на сторону Цимпсхия, то дела его кончатся плохо, казнил в Доростоле около 300 «знаменитых родом и богатством мисян», остальных же заключил в темницу26.

Об этом же говорит и Скилица, сообщивший, что количество посаженных в тюрьму достигло 20 тыс., и отметивший, что это произошло после неудачной для руссов битвы под Доростолом27. Зонара полагал, что Святослав заточил часть горожан, «боясь, как бы они не восстали против него»28.

Таким образом, Святослав учел опыт Переяславца, жестоко подавив сопротивление провизаытийски настроенной части населения (о чем говорит сообщение Льва Дьякона о «знатнейших родом и богатством» жителях Доростола) и нейтрализовав колеблющихся.

Необходимо учесть и факты отпадения болгарских городов от союза со Святославом по мере успехов войск Цимисхия и его продвижения к Доростолу. В частности, Плиска и другие города «отложились от руссов» и перешли на сторону греков после взятия Цимисхием Преславы29.

Все это говорит о непрочности русских позиций в Болгарии, о сильной антирусской оппозиции, вскормленной в течение десятилетий провизантийской политикой правительства Петра. Проводниками этой политики в Болгарии были царский двор, а также часть знати. Поэтому именно их сопротивление Святославу надлежало преодолеть прежде всего.

Данной цели русский князь достиг мерами более решительными, чем во время первого похода. Здесь и жестокое подавление противников из числа болгар, и занятие ряда болгарских крепостей (например, Филипполя), и направление русского отряда во главе со Сфенкелем в столицу Болгарии Преславу, где находились царь Борис и его семья, болгарский двор.

Эти меры явились одним из факторов, благодаря которым византийское влияние в болгарском руководстве было преодолено и Болгария из противника Руси стала ее союзником. Факт союзных действий руссов и болгар византийские хронисты объясняют лишь страхом болгар перед руссами, а также возмущением болгарского населения действиями Византии, которая навлекла на Болгарию русское нашествие.

Однако анализ источников показывает, что византийские авторы и здесь допускают определенную тенденциозность. И Лев Дьякон, и Скилица, заявляя о враждебности болгарского населения к Руси и его приверженности союзу с Византией, в то же время приводят такие факты, которые не укладываются в эту схему. В историографии, в частности, отмечалось, что сообщение Льва Дьякона об участии болгар в сражениях за Преславу и о том, что их «много пало» там и они отчаянно защищали болгарскую столицу, указывает на наличие болгаро-русского антивизантийского военного союза в это время30. Отмечались также факты лояльного отношения руссов к правительству царя Бориса. В Преславе к моменту штурма греками болгарской столицы хранилась не тронутая руссами «казна мисян»; царь Борис был захвачен греками не во дворце, а во внешним городе, причем на нем были царские знаки отличия. А это значит, что Борис, продолжая оставаться царем Болгарии, вовсе не был пленником и не содержался под стражей31, как на этом настаивали в первую очередь болгарские историки Дринов, Благоев, Зла-тарский, а также Успенский32. Причем Златарский даже заметил, что Сфенкел стерег в Преславе болгарские сокровища и плененных Бориса и его семью. Для кого и зачем стерег - этого, к сожалению, историк не объяснил. А Успенский писал, что Святослав предал огню и разграбил Преславу.

П. Мутафчиев обратил также внимание на слова Льва Дьякона о гибели византийского полководца Иоанна Куркуаса, который опозорил себя грабежами болгарских христианских храмов. Из этого историк сделал вывод о том, что руссы вопреки своей военной практике не тронули болгарские православные святыни33.

В этой же связи рассматривалось и сообщение Льва Дьякона о том, что во время сражения за Доростол греки находили среди убитых противников женщин, которые сражались против армии Цимисхия с оружием в руках наравне с мужчинами. П. О. Карышковский и Г. Г. Лигаврип высказали верное, на наш взгляд, мнение, что в данном случае речь идет о болгарках, сражавшихся рядом со своими соотечественниками, так как русским женщинам здесь взяться было неоткуда34. К атому можно было бы добавить еще несколько фактов, которые до сих пор не были отмечены в историографии. Так, обращает на себя внимание сообщение Льва Дьякона о том, что в тот момент, когда Цимисхий обрушился на Преславу, там находился Калокир, претендент на императорский трон35. В Преславе же он находился в прямой близости к болгарскому двору, а это значит, что в данном случае болгарский двор был не только олицетворением антивизантийской политики, но пользовался определенными государственными прерогативами. Этот, кажется, незначительный, на первый взгляд, факт ярко высвечивает наличие болгарской государственности в это время, определенной суммы прав, которыми располагал Борис как царь Болгарии, союзный характер отношений Болгарии и Руси.

Следует упомянуть и о ночной вылазке руссов из осажденного Доростола, о которой рассказал Скилица. Две тысячи руссов однажды ночью ушли на Дунай в поисках пищи и, попутно разгромив отряд греков, благополучно вернулись в город36. Трудно представить, что эта дерзкая экспедиция была осуществлена без помощи болгар.

Однако нам представляется, что доказательства болгаро-русского союза в 969–971 годах заключаются не только в этих, пусть и весьма значительных, но все-таки единичных фактах, а во всем строе отношений Руси и Болгарии, Византии и Болгарии в это время.