П. Люкимсон - Царь Соломон

«И сказала одна женщина: о, господин мой! я и эта женщина живем в одном доме; и родила я при ней в этом доме. На третий день после того, как я родила, родила и эта женщина; и были мы вместе, и в доме никого постороннего с нами не было; только мы две были в доме…» (3 Цар. 3:17-18).

Итак, сама истица честно признает, что свидетелей, способных подтвердить ее правоту, нет. Но нет их и у ответчицы, а значит, судье приходится полагаться лишь на их показания. Но тут выясняется, что и сама истица не была свидетельницей преступления, которое она вменяет в вину своей товарке – все ее претензии строятся на практически недоказуемом подозрении:

«…И умер сын этой женщины ночью, ибо она заспала его. И встала она ночью, и взяла сына моего от меня, когда я, раба твоя, спала, и положила его к своей груди, а своего мертвого сына положила к моей груди; утром я встала, чтобы покормить сына моего, и вот, он был мертвый; а когда я всмотрелась в него утром, то это был не мой сын, которого я родила. И сказала другая женщина: нет, мой сын живой, а твой сын мертвый. А та говорила ей: нет, твой сын мертвый, а мой сын живой. И говорили они так пред царем» (3 Цар. 3:19-22).

Скептики обычно говорят, что если одному младенцу был только один день от роду, а другому – три, то достаточно было позвать опытную акушерку, и она точно сказала бы, когда родился живой младенец. Однако этот довод основывается на поверхностном прочтении текста. Разница во времени рождения между младенцами составляла три дня, но из текста вовсе не следует, что женщины явились в суд в тот же день, когда родила ответчица – младенцам мог быть и месяц, и больше.

Определить их возраст на глаз с точностью до одного дня было уже практически невозможно.

И вот дальше и следует знаменитое соломоново решение:

«…И сказал царь: эта говорит: “мой сын живой, а твой сын мертвый”; а та говорит: “нет, твой сын мертвый, а мой сын живой”. И сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч царю. И сказал царь: рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой. И отвечала та женщина, которой сын был живой, царю, ибо взволновалась вся внутренность ее от жалости к сыну своему: о, господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его. А другая сказала: пусть же не будет ни мне, ни тебе – рубите! И отвечал царь, и сказал: отдайте этой живое дитя и не умерщвляйте его, она – его мать. И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь; и стали бояться царя, ибо увидели, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд» (3 Цар. 3:23-28).

Преподаватели юрфаков любят цитировать эту историю на вводной лекции по семейному праву. При этом они обращают внимание студентов, что Соломон, по сути дела, так и не выяснил со стопроцентной точностью, какая из женщин говорила правду, а какая – лгала, то есть какая из них приходилась биологической матерью ребенку. Конечно, вероятность того, что младенец был отдан именно биологической матери, велика, но какая-то доля сомнения в этом все равно остается: в конце концов, истице могла попросту почудиться подмена (она сама признает, что спала), а ответчица могла просто по своей натуре оказаться более жестокосердной, чем истица.

Но в том-то и дело, подчеркивается в этот кульминационный момент лекции, что Соломон вовсе не искал ответа на вопрос, кто из этих двух блудниц – биологическая мать мальчика. Нет, его волновало другое: для кого этот ребенок важнее; какая из женщин будет ему лучшей матерью. Таким образом, Соломон ввел фундаментальный принцип разрешения любых дел, в центре которых находятся дети: судьи в них должны руководствоваться прежде всего интересами ребенка, а не личными интересами тяжущихся сторон. [63] Большинство ученых сомневаются в реальности этой истории. Они насчитывают в литературе Древнего Востока как минимум 22 версии легенды, очень напоминающие библейский рассказ о тяжбе двух женщин из-за младенца, причем наиболее ранней считают не еврейскую, а индийскую версию этой легенды. И именно в этом, а не в некой особой прозорливости и заключалась мудрость Соломона как судьи.

Как уже было сказано, легенд о суде Соломона довольно много, и значительную их часть, причем довольно близко к первоисточнику, приводит А. И. Куприн в повести «Суламифь». И, думается, стоит напомнить их читателю именно в пересказе мастера… [64] Следует помнить, что Куприн использовал в повести не только еврейские, но и славянские (то есть проделавшие долгий путь из индийской в западную мифологию) сказания о царе Соломоне.

«Светел и радостен был Соломон в этот день, когда сидел он на троне в зале дома Ливанского и творил суд над людьми, приходившими к нему..

…Первым предстал перед Соломоном со своей жалобой некто Ахиор, ремеслом гранильщик. Работая в Беле Финикийском, он нашел драгоценный камень, обделал его и попросил своего друга Захарию, отправлявшегося в Иерусалим, отдать этот камень его, Ахиоровой, жене. Через некоторое время возвратился домой и Ахиор. Первое, о чем он спросил свою жену, увидевшись с нею, – это о камне. Но она очень удивилась вопросу мужа и клятвенно подтвердила, что никакого камня она не получала. Тогда Ахиор отправился за разъяснением к своему другу Захарии; но тот уверял, и тоже с клятвою, что он тотчас же по приезде передал камень по назначению. Он даже привел двух свидетелей, подтверждавших, что они видели, как Захария при них передавал камень жене Ахиора.

И вот теперь все четверо – Ахиор, Захария и двое свидетелей – стояли пред троном царя Израильского.

Соломон поглядел каждому из них в глаза поочередно и сказал страже:

– Отведите их всех в отдельные покои и заприте каждого отдельно.

И когда это было исполнено, он приказал принести четыре куска сырой глины.

– Пусть каждый из них, – повелел царь, – вылепит из глины ту форму, которую имел камень.

Через некоторое время слепки были готовы. Но один из свидетелей сделал свой слепок в виде лошадиной головы, как обычно обделывались драгоценные камни; другой – в виде овечьей головы, и только у двоих – Ахиора и Захарии – слепки были одинаковы, похожие формой на женскую грудь.

И царь сказал:

– Теперь и для слепого ясно, что свидетели подкуплены Захарией. Итак, пусть Захария возвратит камень Ахиору и вместе с ним уплатит ему тридцать гражданских сиклей судебных издержек и отдаст десять сиклей священных на храм. Свидетели же, обличившие сами себя, пусть заплатят по пяти сиклей в казну за ложное показание.

Затем приблизились к трону Соломонову три брата, судившиеся о наследстве. Отец их перед смертью сказал им: “Чтобы вы не ссорились при дележе, я сам разделю вас по справедливости. Когда я умру, идите за холм, что в середине рощи за домом, и разройте его. Там найдете вы ящик с тремя отделениями: знайте, что верхнее – для старшего, среднее – для среднего, нижнее – для меньшего из братьев”. И когда, после его смерти, они пошли и сделали, как он завещал, то нашли, что верхнее отделение было наполнено доверху золотыми монетами, между тем как в среднем лежали только простые кости, а в нижнем куски дерева. И вот возникла между меньшими братьями зависть к старшему и вражда, и жизнь их сделалась под конец такой невыносимой, что решили они обратиться к царю за советом и судом. Даже и здесь, стоя перед троном, не воздержались они от взаимных упреков и обид.