Олег Смыслов - Богоборцы из НКВД

Чуть позже, 16 августа 1941 года, шеф РСХА Гейдрих подписал «оперативный приказ № 10» об отношении к церковному вопросу на занятых территориях Советского Союза. В нём, в частности, говорилось: «О поощрении Православной Церкви также не может быть и речи. Там, где население занятых областей советской России желает религиозной опеки, и там, где без содействия местных германских властей имеется в распоряжении священник, можно допускать возобновление церковной деятельности. Ни в коем случае однако с германской стороны не должно явным образом оказываться содействие церковной жизни, устраиваться богослужения или проводиться массовые крещения. О воссоздании прежней Патриаршей Русской Церкви не может быть и речи. Особо следует следить за тем, чтобы не состоялось, прежде всего, никакого оформленного организованного слияния находящихся в стадии формирования церковных православных кругов. Расщепление на отдельные церковные группы, напротив, желательно. Равным образом не надо препятствовать развитию сектантства на советско-русском пространстве… При всех различиях конкретных местных условий в любых распоряжениях должно, однако оставаться основополагающим, что поощрение любых конфессий вообще не должно иметь место, и что деятельность Католической или Униатской Церквей в дальнейшем будет прекращена. При всех обстоятельствах любое церковное влияние, идущее с территории рейха… или из других государств, граничащих с Россией, должно выявляться и пресекаться».

«Таким образом, — делает вывод М. Шкаровский, — уже в августе 1941 г., через два месяца после начала войны с СССР, в соответствии с личными указаниями А. Гитлера была выработана основа направляющей линии в церковном вопросе на Востоке, которая всё же продолжала в дальнейшем дорабатываться до лета 1942 г. Германские органы власти должны были лишь терпеть Русскую Церковь и при этом содействовать её максимальному дроблению на отдельные течения, во избежание возможной консолидации «руководящих элементов» для борьбы против рейха». При этом нельзя забывать, что точно «так же ставились задачи пропагандистского использования православия, как духовной силы, преследуемой советской властью и потенциально враждебной большевизму, и применения церковных организаций для содействия германской администрации на оккупированных территориях».

В январе 1944 года псаломщик Николо-Конецкой церкви Гдовского района Псковской области С. Д. Плескач писал митрополиту Алексию (Симанскому): «Русский человек совершенно изменился, как только появились немцы. Разрушенные храмы воздвигались, церковную утварь делали, облачения доставляли оттуда, где сохранились, и много строили и ремонтировали храмы. Всюду красилось. Крестьянки вешали чистые вышитые самими полотенца на иконы. Появилась одна радость и утешение. Когда всё было готово, тогда приглашали священника и освящали храм. В это время были такие радостные события, что я не умею описать. Прощали обиды друг другу. Крестили детей. Зазывали в гости. Был настоящий праздник, а праздновали русские крестьяне и крестьянки, и я чувствовал, что здесь люди искали утешение».

«Церковную политику Вермахта можно охарактеризовать как отсутствие какой-либо политики по отношению к Церкви, — считает В. В. Сидоренко. — Собственный кодекс поведения, верность старым традициям способствовали распространению в среде немецких военных устойчивой антипатии к проявлениям нацистского фанатизма и расовой шизофрении. Только этим и можно объяснить тот факт, что фронтовые генералы и офицеры закрывали глаза на директивы и инструкции из Берлина, если те строились на теории об «унтерменшах». Сохранилось немало свидетельств и документов не только о радушном приёме российским населением немецкой армии, но и о «ненацистском» отношении германских солдат к населению занятых ими областей СССР. В частности, сохранились документы о приказах немецким солдатам помнить, что они находятся не на оккупированных территориях, а на земле союзника. Довольно часто солдаты и офицеры Вермахта демонстрировали искреннее дружелюбие и симпатии к народу, страдавшему в течение двух десятилетий под властью большевиков. В церковном вопросе такое отношение выливалось во всестороннюю поддержку восстановления церковной жизни.

Военные не только охотно поддерживали инициативы местного населения по открытию приходов, но и оказывали различную помощь в виде денежных средств и стройматериалов для восстановления разрушенных храмов. Хотя, как правило, инициатором возрождения церковной жизни выступало местное население, сохранилось немало свидетельств и того, что немецкие военные сами проявляли инициативу по открытию церквей на подконтрольных им территориях и даже приказывали это делать. Так, например, в сохранившихся материалах Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) докладной записке З. В. Сыромятниковой «О пребывании на территории Харьковской области, оккупированной немецкими войсками с 15 по 22 декабря 1941 г.» отмечалось: «Немецкое командование особое внимание обращает на работу церквей. В ряде сёл, где не разрушены церкви, они уже работают… В сёлах, где они разрушены, дан приказ старостам немедленно подобрать помещение и открыть церкви». Иногда инициативность немцев принимала анекдотические формы. В том же фонде хранится и справка уполномоченного Себежской комендатуры от 8.10.1941 г.: «Дана настоящая в том, что немецкая власть, освободившая крестьянство от большевиков, ставит вопрос открыть богослужение в Ливской церкви, и поэтому уполномачиваю лично вас, Рыбакова Якова Матвеевича, за неимением священника — занять место священника и исполнять церковный обряд. Просьба: никаких отказов не может быть, в чём и выдана настоящая справка за подписью представителя немецкой власти Энгельгард»… На что Рыбаков отвечает: «Быть священником не могу, так как не получил на то от епископа благословления, кроме того, по христианскому закону двоеженцы священниками быть не могут, а я двоеженец».

Но было и другое, абсолютно соответствующее политике фашистских оккупантов. Например, в «Акте о разрушении и ограблении немецко-фашистскими оккупантами Успенского Тихвинского монастыря» чёрным по белому написано: «Находясь в городе Тихвине и некоторых других населённых пунктах района в течение одного месяца — с первых чисел ноября до первых чисел декабря 1941 г., — творили гнусную расправу над мирным населением, учиняли грабёж православной Церкви. Уничтожали церковное имущество, разоряли и сжигали церкви и монастыри.

На оккупированной ими территории немецко-фашистские разбойники устраивали в церквах конюшни для стоянки лошадей, а Тихвинский монастырь, постройки XVI века, был превращён ими в средневековый застенок. После изгнания немцев из Тихвина в одной из келий монастыря был найден труп изнасилованной и зверски замученной пятнадцатилетней девочки Лидии Колодецкой. У неё было прострелено бедро, вывернут большой палец ноги и переломана другая нога. В следующей келье были обнаружены четверо полумёртвых замученных мужчин — красноармейцы Громов и Такашов, стрелочник Михайлов и слесарь Степанов. Гитлеровцы раздели их, возили на салазках по улицам Тихвина, затем, окоченевших, бросили в нетопленной келье монастыря и держали там в течение шести суток без пищи.