Валентина Антипина - Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы

Е. Усиевич попробовала вроде бы смягчить оценки и найти аргументы в «защиту» поэта, но без политических ярлыков тоже не обошлась: «…Чуждая нам идеология прет из него непроизвольно, значит, это то, что он впитал в себя с детства и не так-то легко ему самому осознать, что получается, когда он, как ему кажется, поет естественно, как птица… Васильев должен понять не только то, что наша критика, наша общественность считает его чужаком, он должен осознать, чью идеологию выражает…»

Вполне определенно высказался И. Гронский: «Возьмите творчество Клюева, Клычкова и Павла Васильева за последние годы… Оно служило силам контрреволюции».

По-разному относились к поведению П. Васильева. Те, кто восхищался его творчеством, видели в его поступках молодецкую удаль, смелость и борьбу с конформизмом окружающих. Те, кто не принимал его поэзию по творческим, чаще — политическим, мотивам, говорили лишь о хамстве. Надо сказать, что для второй точки зрения П. Васильев давал веские основания — многие поступки его были далеки от общепринятых норм этикета.

Его современник М. Скуратов вспоминал: «Павлу Васильеву, которого „пропесочили“ в печати, да и за другие грехи молодечества, на время запретили посещать московский Клуб писателей…

По вечерам ресторанный зал столичного Клуба писателей густо заполнялся писательским народом: приходили и стар и мал, со своими домочадцами и дружками, а бывало, что и с подружками… И вдруг, глазам не верю: появляется Павел Васильев, отлично разодетый, прямо-таки расфуфыренный, да не один, а с какой-то молодой девахой…

…Сидит в молчаливом величавом уединении член правления Клуба Абрам Эфрос, известный тогда литературовед, этакий с головы до пят вышколенный, выхоленный, породистый интеллигент, с барской бородкой, знавший себе цену, полный достоинства, образец воспитанности. Улыбка не часто появлялась на его лице. Слова он цедил редко, но метко.

Павел Васильев, отлично зная, что за важное лицо Абрам Эфрос, не спрашивая позволения, садится против него со своей девахой за более или менее „свободный“ столик, ведет себя непринужденно и как власть имущий. Подзывает кивком официантку. У Абрама Эфроса начинают топорщиться усы. Он опускает вилку, перестает есть. Затем раздельно выцеживает, не теряя величавости:

— Павел Васильев, ведь вы же знаете, что вам на полгода запрещено посещать наш Клуб московских писателей! Как вы изволили ослушаться? Вспомните, что о вас писал Максим Горький. И затем, не спрашивая позволения, вы усаживаетесь за мой стол?..

— А по какому праву, сударь, вы мне делаете выговор, и по какому праву вы называете этот столик „мой“, когда он свободен? Вы что — купили его?..

— Я — член правления Клуба писателей! Да! И требую немедленно покинуть зал…

— Вы требуете?! А я — Павел Васильев!..

Вызвали директора. А директором Клуба была тогда Чеботаревская… — невысокая собой, но очень мужеподобная… Суровым голосом, спокойно, но твердо, она сказала:

— Товарищ! Павел Васильев, прошу вас, немедленно покиньте Клуб писателей…

Тогда он посмотрел на нее сверху вниз — и спросил:

— Кто такая?

Настал черед Чеботаревской терять свое невозмутимое спокойствие — и мужеподобная женщина, вне себя, вскрикнула:

— Не забывайтесь! Вы отлично знаете: я директор Клуба!

Павел Васильев также величественно взмахнул рукой в ее сторону и пробасил, раздельно, по слогам:

— Рас-счи-тать!..

После того Павел Васильев, взяв деваху под руки, покинул Клуб писателей…» [450] Скуратов М. Павел Васильев — побратим и песенник / Воспоминания о Павле Васильеве. С. 161–163.

Можно рассказать еще об одном эпизоде, произошедшем на веранде ресторана «Прага». Необходимо оговориться, что у Павла Васильева был давний конфликт с его однофамильцем, поэтом Сергеем Васильевым. О причине этого конфликта вспоминала Е. Вялова: «Павел почти не встречался со своим однофамильцем. Однако заочным чувством была неприязнь. В начале тридцатых совсем еще юный Сергей Васильев подрабатывал, читая свои стихи в кинотеатре „Художественный“ перед началом сеанса. Публика наивно полагала, что перед ней — автор нашумевшего „Соляного бунта“. Павла Васильева, считавшего чтение стихов по кинотеатрам чуть ли не позорным занятием для уважающего себя поэта, такие „перепутывания“ приводили в бешенство. Во время одной из случайных встреч Павел предложил Сергею „быстренько взять псевдоним, назваться хотя бы „Курганом“, по названию города, откуда приехал“. Так Павел нажил себе еще одного недоброжелателя» [451] Вялова-Васильева Е. «Про меня ж, бедового, спойте вы…». С. 185. .

…И вот они встретились на той злополучной веранде. П. Васильев заказывает яичницу на десять желтков, и, дождавшись заказа, «незаметно подходит сзади к Сергею Васильеву и со словами: „Не позорь фамилию Васильевых!“ опрокидывает содержимое сковородки на голову ненавистного поэта». Дальнейшие события разворачивались так: «Скандал, Сергей скатертью обтирает лицо и голову, соображает, в чем дело, и набрасывается, как тигр, на Павла. Начинается драка. Столики летят в разные стороны, бьется посуда, посетители убегают к дверям, появляется милиция» [452] Вышеславский Л. «Неистовый детеныш Иртыша» / Воспоминания о Павле Васильеве. С. 176. . Затем обоих участников своеобразной «литературной дискуссии» отправили в отделение.

10 января 1935 года в «Литературной газете» появилась заметка об исключении П. Васильева из Союза советских писателей «за антиобщественные поступки и как не оправдавшего доверия литературной общественности, нарушившего обещание, данное им в письме А. М. Горькому» [453] Постановление Президиума Лен. союза советских писателей о поведении Б. Корнилова //Литературная газета. 1935. 10 января. С. 4. А 24 мая в «Правде» было опубликовано открытое письмо двадцати писателей, где поведение П. Васильева квалифицировалось как «аморально-богемное или политически-реакционное». В нем сообщалось об «отвратительном дебоше» в писательском доме по проезду Художественного театра, где, по словам авторов письма, П. Васильев избил поэта Дж Алтаузена, «сопровождая дебош гнусными антисемитскими и антисоветскими выкриками и угрозами расправы по адресу Асеева и других советских поэтов» [454] Письмо в редакцию // Правда. 1935. 24 мая. С. 3. . По их мнению, «дебошир» «уже давно прошел расстояние, отделяющее хулиганство от фашизма». Таким образом, делу теперь была дана и политическая оценка. Интересно, что среди подписавших статью были те, кого также обвиняли в пьянстве и дебоширстве, например Б. Корнилов. (Заметка о соответствующем поведении Корнилова при открытии Ленинградского дома писателей опубликована в том же номере «Литгазеты», что и материал об исключении Васильева из ССП.)