Андрей Васильченко - МИСТИКА СС

Но факт остается фактом: в период с 1933 по 1934 год Вирт находился в изоляции, став для всех ученых персоной нон грата. Ситуация изменилась, когда писатель-пропагандист Йоханнес фон Леерс познакомил опального историка с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером. В личном разговоре с фон Леерсом Гиммлер заявил, что для него научное признание вовсе не являлось каким-то показателем и он внимательно следил за работами Вирта. Беседа закончилась обещанием шефа СС использовать Вирта в будущем для решения отдельных исторических проблем.

С какой целью Гиммлер хотел использовать историю, видно из того, что он считал ее слабой стороной. Таковой было отсутствие четкой ориентации на политические цели повседневности. Для Гиммлера наукой было лишь то, что выполняло или способствовало выполнению актуальных задач современности.

Поначалу специфический дилетантизм воззрений Гиммлера объяснялся его образованием, в нем брал верх начинающий агроном с его естественнонаучными аргументами. Гиммлер характеризовался своими бывшими одноклассниками как тщеславный и хороший ученик, который тем не менее был абсолютно лишен способности к отвлеченному абстрактному мышлению. Именно это вызывало позже затруднения в его общении с гуманитариями. Сам же Гиммлер предпочитал делать упор на мистико-романтические представления национал-социализма, нередко считая, что биологический расизм только искажал реальные ценности. В результате для Гиммлера научная практика выглядела следующим образом: вместо научной гипотезы, создаваемой на основании имеющихся фактов, он сам выдумывал готовый тезис, который должен был соответствовать нормам нацистского мировоззрения. Если имелись какие-то «неудобные» факты, то они либо отбрасывались, либо изменялись до неузнаваемости. В качестве примера подобной «научной работы» можно привести решение, принятое шефом СС в отношении доказательств гомосексуализма Фридриха Великого. «Когда мне было предоставлено около дюжины свидетельств, — рассказывал Гиммлер личному врачу, — я отложил их в сторону и заявил, что они сфабрикованы задним числом. Моя интуиция говорит (!), что человек, завоевавший Пруссии место под солнцем, не мог обладать такими склонностями, как слабовольный гомосексуализм».

Как видим, Гиммлеру были чужды традиционные научные методики. «Чтобы исследователю доказать тот или иной тезис, — полагал Гиммлер, — ему необходимо взять только один из сотен тысяч фрагментов мозаики, из которых состоит космос и складывается общая картина возникновения и развития мира». Если же ученый имел наглость обратиться к общепризнанным методикам и в ходе исследования менял тезис, выдвинутый Гиммлером, то полученные результаты были абсолютно бесполезными для рейхсфюрера. К подобным смельчакам шеф СС испытывал лишь презрительное отвращение. «Это трагическая судьба ученого, — говорит Гиммлер, — всю жизнь проводить исследование и, когда, казалось бы, все закончено, обнаружить, что он шел по ложному пути».

Отношение Гиммлера к ученым было всегда неоднозначным. С одной стороны, он полагал, что они будут благодарны ему за благосклонное отношение. Он пытался привлечь на свою сторону таких корифеев науки, как физик Вернер Хайзенберг. Одновременно с этим он мог поддерживать связь с мистиками и представителями различных эзотерических организаций. «Есть многие вещи, — писал Гиммлер в 1958 году министру Вакеру, — которые мы не в состоянии понять. Но их необходимо использовать, в том числе силами дилетантов». Это «в том числе» указывало на тайное желание Гиммлера заменить тщеславных шарлатанов высокообразованными специалистами, которые бы, идя навстречу пожеланиям руководства СС, смогли придать этим идеям академический лоск.

Осенью 1934 года Гиммлер, как и Вирт, оказался в сложной ситуации. Он был вынужден выбирать между непрофессиональными исследователями, безоговорочно поддерживающими новый режим, и маститыми учеными, лояльными молодому рейхсфюреру. К числу последних относились такие профессора, как Александр Лангсдорф и Ганс Шляйф. Именно они были назначены Гиммлером референтами по вопросам раскопок древнегерманских археологических памятников. О Лангсдорфе его коллеги вспоминали как об интересной, идеалистичной и симпатичной личности. Он был весьма странной фигурой в истории германского национал-социализма. Ровесник века, он родился в 1898 году. С ранней юности он придерживался радикальных националистических взглядов. После войны, в 1920 году, он опубликовал свою автобиографию под псевдонимом Сандро. Отказавшись от традиционной формы мемуаров, он изложил свою историю побега из французского плена в виде приключенческого романа. 9 ноября 1923 года он участвовал в гитлеровском путче — с этого времени он поддерживал с рейхсфюрером СС тесные и дружеские связи. Как специалист по древней истории он проявил себя в 1927 году, когда защитил в Марбурге диссертацию, написанную под руководством известного археолога Пауля Якобштиля. Два года спустя в соавторстве со своим руководителем он издал научную работу, посвященную этрусской культуре. В 1932 году он начал свою карьеру университетского преподавателя (до этого он работал хранителем в Берлинском музее древней истории). После прихода к власти нацистов он стал постоянным автором эсэсовского журнала «Черный корпус», поступив в распоряжение персонального штаба рейхсфюрера СС.

Жизнь Ганса Шляйфа была менее живописна. Он был простым инженером-строителем, который проявлял живой интерес к архитектуре древности. Как и Лангсдорф, он был подчинен лично Гиммлеру. Сближение со специалистами по древней истории объясняется тем, что Гиммлер хотел противостоять притязаниям Альфреда Розенберга, претендовавшего на монополию в изучении истории. С одной стороны, их, хотя и являвшихся националистами, должны были пугать узкодилетантские взгляды Гиммлера. Но с другой стороны, доктринерство и догматизм Розенберга были еще более чудовищными. По этой причине ученым приходилось выбирать наименьшее из двух зол. 24 января 1934 года Розенберг был назначен уполномоченным за контролем по вопросам общего и духовного обучения в партии. Эта должность позволяла ему оказывать прямое влияние на историков. Именно это испугало Лангсдорфа и Шляйфа, качнув маятник их симпатий в сторону Гиммлера.

Розенберг, как и Гиммлер, внимательно следил за этнографическими и историческими работами того времени. Он ставил перед собой вполне конкретную цель: опираясь на собственные религиозно-политические воззрения, он хотел создать новую германскую религию. Уже одного этого было достаточно, чтобы стать конкурентом Гиммлера. По мнению Розенберга, все исторические исследования, подобно общественной жизни Германии, должны были быть преобразованы на новый манер, а контролировать их должно его ведомство. Для осуществления этих задач Розенберг привлек на свою сторону молодого историка Ганса Рейнерта.