Джон Норвич - Срединное море. История Средиземноморья

Что касается жертв, то точную цифру назвать невозможно, однако представляется вероятным, что к концу этой кошмарной ночи почти половина населения Миссолунги — вероятно, 4000 человек — погибли и около 3000, по большей части женщины и дети, попали в плен. Менее четверти — самое большее 2000 человек — добрались до безопасного места.

Судьбу Миссолунги Европа оплакивала еще горше, нежели хиосскую трагедию. Вновь разгневанный Делакруа в знак протеста взялся за кисть; его потрясающее полотно «Греция на развалинах Миссолунги» во многом стало символом всеобщего негодования, и по всей Европе его современники — художники и скульпторы, писатели и поэты — с энтузиазмом последовали его примеру. Западные державы более не могли бездействовать и соблюдать нейтралитет: пришло время препоясаться мечом и поспешить на помощь Греции.

Катастрофа в Миссолунги подорвала дух греков; за ней вскоре последовала другая, еще более страшная. В июне 1826 г. Решид-паша с армией в 7000 человек начал спланированное наступление на Афины. В силу своего географического положения этот город никогда не был столицей Греции, однако по двум причинам воспринимался как особое место. Первая причина очевидна: город стал свидетелем величайших достижений классической античности и по-прежнему, несмотря на длительный период упадка, пребывал символом высочайших свершений в сфере искусства, культуры и интеллектуальной деятельности, на которые некогда были способны греки и равных которым, они надеялись, им некогда удастся достичь вновь. Вторая причина, имевшая менее романтический характер, имела еще большее значение в сложившейся ситуации. После падения Миссолунги Афины оставались единственным городом к северу от Коринфского залива, по-прежнему находившимся в руках греков. Несмотря на недавние победы турок и египтян, теперь казалось вполне вероятным, что продолжавшаяся борьба, а также все возраставшее сочувствие со стороны держав Западной Европы позволят грекам добиться хотя бы частичной автономии. Если Афины перейдут в руки мусульман, эта автономия скорее всего ограничится Пелопоннесом; если же греки смогут удержать город, граница окажется отодвинута намного дальше к северу.

К середине августа Решид занял весь город, кроме Акрополя, где греческий гарнизон численностью 500 человек продержался всю следующую зиму. За это время греческое правительство, существовавшее на тот момент, стало жертвой очередной вспышки фракционной борьбы (ответственность за нее опять-таки во многом падает на Колокотрониса). К лету 1827 г. назрело не менее семи конфликтов. Как ни странно, отчасти смягчить ситуацию удалось двум англичанам, хотя и тому и другому пришлось принять участие в борьбе. Первым стал генерал сэр Ричард Черч, создавший на Закинфе шестнадцать лет назад англо-греческий полк. С того момента и вплоть до описываемых событий он служил в армии неаполитанского короля, но сердце его осталось в Греции. Он вернулся туда в марте 1827 г., когда ему предложили принять высшее командование над греческими войсками (казалось, что в вопросе восстановления порядка в стране, охваченной таким хаосом, можно надеяться только на иностранца), но он отказался принять этот пост, пока два соперничавших правительства не уладят своих разногласий.

Через неделю вслед за Черчем прибыла еще более примечательная личность. Лорд Томас Кокрейн — впоследствии 10-й граф Дандональд — в начале своей карьеры был предан военно-полевому суду за нарушение субординации, а в 1814 г. подвергся судебному преследованию за мошенничество на Лондонской фондовой бирже. В первом случае его оправдали, во втором признали виновным. [334] Эти два приговора почти наверняка следовало бы поменять местами. Тем не менее его единодушно считали лучшим английским адмиралом после Нельсона. Он провел семь лет в Южной Америке, где сражался за независимость Чили, Перу и Бразилии, и еще в 1825 г. ему предложили командование греческим флотом. По его настоянию назначение отложили (таковы были условия, на которых он согласился принять этот пост), дабы снарядить шесть пароходов и два фрегата. Спроектировал их другой английский аристократ, Фрэнк Эбни Гастингс, который, будучи юнгой, участвовал в Трафальгарской битве и вышел в отставку, дослужившись до капитана.

Пароходостроение по-прежнему пребывало во младенчестве: эти суда все равно ходили под парусами, а их примитивные двигатели использовались либо в штиль, либо во время сражения. Заказ Кокрейна предстояло оплатить средствами из второго займа (566 000 фунтов стерлингов), организованного в Лондоне, но собрать эти средства так и не удалось. Один из фрегатов пришлось продать американскому правительству, чтобы оплатить другой, а из шести пароходов только два достигли Греции, причем из-за недостатков конструкции, ошибок и различных искажений, допущенных при строительстве, а также деятельности египетских агентов, они оказались исключительно ненадежными. Когда Кокрейн наконец прибыл в Грецию — на собственной яхте — весной 1827 г., он повел себя еще более решительно, нежели Черч. Как, спрашивал он, могли вожди греков поступить столь глупо? Они пререкаются насчет того, где проводить очередную ассамблею, когда турки и египтяне вот-вот атакуют их и изгонят из страны, прежде чем полностью захватить ее! Его слова подействовали: обе стороны вынужденно пришли к соглашению, по которому новая ассамблея должна была пройти в Тризини — древней Трезене. К концу марта и Черч, и Кокрейн отозвали свои возражения и приняли предложенные им должности, а всего через неделю-две ассамблея решила предложить пост президента Каподистриа, который в то время покинул русскую службу и вел тихую жизнь в Женеве.

Тем временем афинский Акрополь по-прежнему находился в осаде. Пытаясь преодолеть тупиковую ситуацию, в начале 1827 г. греки решили отправить на помощь силы численностью 2300 человек под командованием филэллина-англичанина Томаса Гордона. Вскоре к нему присоединился Карайскакис с несколькими местными отрядами, так что число бойцов достигло почти 10 000. К этому времени Кокрейн прибыл в Пирей на своем флагмане «Эллада», а вскоре вслед за ним приплыл Черч на экспроприированной шхуне. Предлагались различные планы действий, но Кокрейн решил наступать прямо на Афины, причем, как всегда, вел себя деспотически, не терпя никаких возражений. Говорили, что он выражался следующим образом: «Там, где командую я, всякая иная власть прекращает действовать». Карайскакис, понимая, что в ходе продвижения войскам придется с опасностью для себя пересекать открытую равнину, почти наверняка занятую турецкой кавалерией, не принял его точки зрения. Но через день или два кто-то из турок застрелил его из мушкета, и возражений больше не последовало. Итак, было решено, что в полночь 5 мая 1827 г. силы численностью 2500 человек высадятся с левой стороны Фалеронского залива и начнут марш на Афины, тогда как оставшиеся (почти втрое больше) станут ждать в Пирее дальнейших распоряжений.