Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

Столь возвышенное отношение к Куликовской битве сформировалось в значительной степени благодаря древнерусским книжникам. На протяжении многих десятилетий они неоднократно возвращались к сражению, произошедшему в 1380 г. на Куликовом поле. При этом описания обрастали все новыми и новыми подробностями, чтобы приблизительно к середине XV в. приобрести тот вид, который вполне соответствует современным средним представлениям о Мамаевом побоище. К числу источников, объединяемых в так называемые памятники Куликовского цикла, относятся летописные повести «Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище», а также «Слово о житии и преставлении Дмитрия Ивановича».

История памятников Куликовского цикла выстраивается, по большей части, на основании текстологических наблюдений над их текстами. Однако взаимоотношения текстов данных источников столь сложны, что сплошь и рядом не позволяют прийти к однозначным выводам. Поэтому датировки отдельных произведений этого цикла носят приблизительный характер.

Судя по всему, наиболее ранними являются тексты летописной повести о Куликовской битве. Впрочем, они сохранились в двух редакциях: краткой (в составе Симеоновской летописи, Рогожского летописца и Московско-Академического списка Суздальской летописи) и пространной (в составе Софийской первой и Новгородской четвертой летописей, восходящих к общему протографу так называемому своду 1448 г.) [530].

В свое время А. А. Шахматов пришел к выводу, что краткий летописный рассказ о Мамаевом побоище имеет

«…все черты первоначальной записи, а не позднейшего сокращения» [531].

Следовательно, его появление должно было предшествовать созданию пространной версии того же повествования. Однако несколько позже, не без влияния трудов С. К. Шамбинаго [532], А. А. Шахматов отказался от этого заключения, заявив, что

«…повесть по Симеоновской летописи, которую я одно время был склонен признать древнею записью о Куликовской битве, не больше, как извлечение из обычной повести» [533].

Лишь в последние десятилетия исследователи сошлись на том, что первоначально все-таки А. А. Шахматов

«…был прав, когда оценил рассказ…о великом побоище иже на Дону как древнейшее сообщение о Куликовской битве» [534].

Ныне считается общепринятым, что краткая повесть о Куликовской битве восходит к своду 1408 г. и не является сокращением пространного ее варианта. Следовательно, именно она является самым ранним источником, отобразившим побоище на Дону. Вместе с тем, специалисты расходятся в ее абсолютной датировке, хотя в своих спорах и не выходят за рамки последнего десятилетия XIV первого десятилетия XV в. Поэтому придется согласиться с точкой зрения В. Н. Рудакова:

«…Вероятнее, наиболее правильным является оценка краткой летописной повести…о великом побоище, иже на Дону в качестве памятника, появившегося в конце XIV начале XV в. и приобретшего окончательный, дошедший до нас вид в результате той летописной работы, которую вели составители…свода 1408 г.» [535].

В отличие от краткой, пространная редакция летописного повествования испытала на себе явное влияние более поздних текстов, в частности Задонщины. По мнению большинства исследователей, повесть о Куликовской битве, дошедшая в составе Новгородской четвертой и Софийской первой летописей, могла появиться не ранее 40-х гг. XV в. [536]. При этом датировка ее оказывается напрямую связанной с установлением времени создания Задонщины. Между тем литературная история этого источника вызывает наибольшие споры у специалистов. Задонщина сохранилась в шести списках, ни один из которых не дает достаточно ясного представления о ее исходном тексте [537]. Поэтому все публикации этого поэтического произведения представляют собой более или менее удачные реконструкции. Естественно, исследователи существенно расходятся во мнениях относительно того, какой из сохранившихся списков передает наиболее ранний текст, не говоря уже о сколько-нибудь точных датировках Задонщины. В число аргументов, на которые ссылаются исследователи, пытающиеся определить время появления поэтического описания Мамаева побоища, входят все мыслимые доводы, вплоть до признания эмоциональности восприятия событий свидетельством в пользу создания Задонщины современником, а, возможно, участником битвы [538]. С другой стороны, наиболее поздние датировки относят ее текст к середине второй половине XV в. Terminus ante quem в таком случае является дата Кирилло-Белозерского списка. Пожалуй, и здесь лучше согласиться с В. Н. Рудаковым:

«…При указанном разбросе мнений и шаткости доводов относительно времени создания произведения, наиболее правильным считаю остановиться на точке зрения о возможности появления…Задонщины во временном промежутке от конца XIV до 70-80-х гг. XV в., не настаивая при этом на более узких датировках памятника» [539].

Самым поздним и, одновременно, наиболее обширным памятником Куликовского цикла является, по общему мнению, Сказание о Мамаевом побоище. Оно известно приблизительно в полутораста списках, ни один из которых не сохранил первоначального текста. Их принято делить на восемь редакций: Основную, Летописную, Распространенную, Киприановскую, редакцию летописца Хвороетанина; западнорусскую переработку; редакцию, переходную к Синопсису, и редакцию Синопсиса Иннокентия Гизеля [540]. Наиболее ранними являются первые три из них [541].

Датировки Сказания имеют разброс от конца XIV первой половины XV в. [542]. до 30-40-х гг. XVI в. [543]. Судя по всему, наиболее доказательна датировка, предложенная В. А. Кучкиным и уточненная Б. М. Клоссом. По ней, Сказание появилось не ранее 1485 г., скорее всего во втором десятилетии XVI в. [544].

Соответственно, серьезные споры вызывает достоверность сведений, приводимых в Сказании. Так, А. Ю. Якубовский, говоря о его Киприановской редакции, отмечает:

«…Историческое повествование о походе Мамая 1380 г. и о знаменитой битве на Куликовом поле, находящееся в составе Никоновской летописи, представляет собою выдающийся исторический документ. Он не только проникнут глубоким патриотизмом, не только хорошо литературно обработан, но и содержит много интересного фактического материала, а главное стоит на уровне глубокой политической зрелости и мудрости» [545].

Зато другие исследователи убеждены в недостоверности большинства фактов, приводимых в…Сказании [546]. При этом, однако, сплошь и рядом подчеркивается, что, несмотря на позднее происхождение текста, он опирался на некие ранние источники, откуда якобы и была почерпнута оригинальная информация Сказания, которая не имеет явных признаков искажений исторической реальности. Показательна в этом отношении характеристика текста Сказания М. Н. Тихомировым: