Джайлз Макдоно - Последний кайзер. Вильгельм Неистовый

И здесь прибывших ожидала толпа, потрясавшая кулаками и выкрикивавшая ругательства. Шел дождь, иначе людей собралось бы больше. Среди «встречающих» была и леди Сьюзан Таунли — старая знакомая Вильгельма, она приехала с целью «надрать уши» кронпринцу, который, как она думала, был в числе пассажиров. Дама успела побывать в Миддахтене, куда, полная благородного гнева, отправилась сразу после того, как услышала новость о прибытии беглецов на германо-голландскую границу. Она решила, что кайзер отправится туда, но, поняв свою ошибку, леди Таунли ринулась в Маарн.

Сам Вильгельм несколько подретушировал картину ожидавшей его встречи. По его словам, «заброшенная маленькая станция была почти пуста, если не считать дюжины голландских чиновников, вездесущих репортеров разных газет и нескольких деревенских парней, которых сюда привело чистое любопытство». Когда Вильгельма усадили в подготовленный для него автомобиль, обнаружилось, что выезд заблокирован другими машинами, в которых не было водителей.

Как пишет очевидец, экс-кайзеру пришлось ждать «под любопытными взглядами окружающих — это был, видимо, один из самых неприятных моментов в его жизни». Сьюзан Таунли дает свое описание встречи: по распоряжению властей, симпатизировавших «бошам», на деревьях были заранее рассажены специально подготовленные люди, которые должны были приветствовать Вильгельма, но их голоса потонули в свисте и улюлюканье — очевидно, со стороны тех самых «нескольких деревенских парней». Впрочем, физическое насилие к кайзеру попыталась применить только одна она. Бентинк и несколько других голландцев с трудом сумели оттащить экспансивную даму от капота машины и тем сохранить в целости и сохранности физиономию ее прежнего приятеля. Результатом инцидента стало то, что супруг Сьюзан потерял работу. Вильгельма должным образом приветствовали граф, его будущий покровитель, и Линден ван Занденбург, выступавший в качестве личного эмиссара королевы. Вильгельм, четверо сопровождающих его лиц и оба голландца отправились в направлении Амеронгена. До начала новой жизни оставалось полчаса пути.

Первое, что произнес Вильгельм по прибытии в замок Амеронген, было: «Ну, что Вы насчет всего этого скажете? Принесите-ка мне чашку настоящего горячего английского чаю!» — после чего зябко потер руки. Его провели наверх и показали спальню (и постель), в которой некогда, в 1672 году, переночевал Людовик XIV, а теперь должен был ночевать он. Вероятно, это польстило его императорскому достоинству. Он извинился перед дочерью Бентинка Элизабет: «Почтенная графиня, простите, что я Вас побеспокоил; но это не моя вина». Во время ужина, устроенного Бентинком, Вильгельм говорил о своей невиновности: «Господь Бог свидетель, моя совесть чиста, я никогда не хотел этой войны». Потом он вновь обрушился на «предателей»:

«Тридцать лет я нес на себе эту чудовищную ответственность, тридцать лет я отдавал всего себя отечеству. И вот награда, вот благодарность! Никогда не думал, что флот, это мое детище, так меня отблагодарит. Никогда не думал, что моя армия развалится с такой пугающей быстротой. Те, для кого я так много сделал, вывалили меня в помойную яму! Людендорф, Бетман и Тирпиц — вот кто виноват в том, что мы проиграли войну!»

Вильгельм привез с собой 158 бутылок вина, но вряд ли это делало его желанным и «легким» гостем. Тем не менее, судя по всему, Бентинк никак не обнаруживал своих эмоций и воспринимал все свалившиеся на него заботы с беспримерным стоицизмом.

Голландский министр иностранных дел уговорил Бентинка продлить пребывание Вильгельма на неопределенное время. Правительство снабдило его продовольствием и топливом, выделило несколько человек для помощи по хозяйству, четырнадцать полицейских для охраны и специального детектива. Войти на территорию можно было только с разрешения графа Бентинка. При входе гость получал белую карточку, при выходе он должен был обменять ее на синюю. Ворота круглые сутки были под охраной, лед на замерзших рвах аккуратно разбивали, чтобы никто не мог проникнуть внутрь, минуя ворота. Власти убедили Вильгельма сократить численность своей свиты, и вскоре большая часть из 78 его спутников по путешествию из Спа в Амеронген была отправлена обратно в Германию. Первое время при нем оставалось 22 человека. Прибывшую две недели спустя Дону сопровождали 11 человек, так что общий состав немецкой колонии, не считая самих супругов, составил 33 души. В замке мест для всех не хватило, и большинству придворных пришлось разместиться в местных гостиницах.

Некоторые лица из окружения Вильгельма никак не могли смириться с необходимостью сдать личное оружие. Особенно шумно протестовал Плессен: он носил свою шпагу непрерывно с 1864 года — это был личный подарок кайзера Вильгельма I. На голландского генерала стенания старого вояки не произвели ни малейшего впечатления. Однако Розен замолвил за него слово в Гааге, и шпагу вернули владельцу. Между тем на милость голландских властей сдался и Вилли Маленький. Предварительно он запросил разрешения прибыть в Берлин со своими войсками, однако новый канцлер Эберт наложил вето. Кронпринцу было предложено отправиться в Эльс, причем одному, без солдат. Младший Вильгельм предпочел эмиграцию. Он прибыл в Голландию двумя днями позже отца.

12 ноября Розен вновь прибыл в Амеронген — ознакомиться с условиями жизни и быта бывшего канцлера. Он привез с собой книги. Вильгельм начал сочинять мемуары (и занимал себя этим все двадцать три оставшихся года жизни). Их разговор прервали Гонтард и Ильземан, ворвавшиеся в комнату с криком: «Ваше Величество, Ваша жизнь в опасности!» Оказалось, что прибыли два немца с информацией о существующем против Вильгельма заговоре. Подобных сообщений было немало, но ни одной серьезной попытки покушения зарегистрировано не было.

Вот так началась жизнь в изгнании. Вильгельм, очевидно, очень тосковал по шуму и блеску двора. По утрам он вставал в 7.00, надевал гражданское платье (обычно синий саржевый костюм), на голову — кепку с пером и отправлялся бродить по парку. Порой останавливался поговорить с садовником. 8.45 — молебен в галерее замка, во время которого Вильгельм читал псалмы, а дочь хозяина играла на домашнем органе. До обеда он сидел в кабинете, читая прибывшую корреспонденцию. Многие из писем были оскорбительного содержания, но с годами он научился на них не реагировать. Он выучил голландский язык, на удивление быстро. 16.45 — чай, за которым он с удовольствием поглощал булочки и прочую сдобу, приготовленную дворецким Бентинка — шотландцем (сын Сигурда фон Ильземана, Вильгельм, в разговоре с автором этих строк также высоко оценил качество этой выпечки). Ровно в 20.00 подавался ужин.