Джайлз Макдоно - Последний кайзер. Вильгельм Неистовый

До начала учебы на новом месте братья вместе с приятелями — фон Рексом и фон Мозером — отправились на очередную экскурсию в Гарц. Там случился забавный эпизод. Осмотрев обычные достопримечательности и совершив восхождение на вершину Брокен, вся компания решила остановиться на ночлег в городке Вернигероде. Хинцпетер попытался поселить всех в возвышавшемся над городом замке Штольберг, но у привратника запачканные костюмы туристов возбудили подозрение, и он отказался их впустить. Пришлось снять номера в отеле. Вильгельму досталась маленькая комнатушка, и ему не довелось попробовать знаменитой местной форели — все было съедено ранее прибывшими гостями.

Нечто подобное повторилось и в Касселе: привратник дворца курфюрстов Фюрстенхоф не признал в странно одетых путниках принцев королевской крови и отказался их впустить. Компания отправилась к ближайшей пивной перекусить, но внутрь им войти не разрешили — черствые бутерброды с соленым маслом и по кружке пива им вынесли во двор. Начался дождь, и Вильгельм прикрыл кружку ладонью, чтобы содержимое не оказалось сильно разбавленным.

В школе Вильгельм быстро освоился. Хинцпетер докладывал его родителям: «Он ведет себя тактично, с достоинством, не допуская излишней фамильярности, и одноклассники принимают это как должное; притом они вовсе не считают его за чужака». Формальности в общении были сведены до минимума: ученикам позволялось обращаться к нему не «ваше королевское высочество», а всего лишь «принц Вильгельм», но, разумеется, на Вы.

Вильгельм, несомненно, многое узнал о жизни немецких юношей из зажиточных семей, не принадлежащих к дворянскому сословию, но гордых своим положением. Некоторых он запомнил и следил за их карьерами. Адольф Вильд дослужился до генерала и сменил Фалькенгайна на посту военного министра. Вильгельм пожаловал ему дворянский титул. Иоганнес Браунек стал директором гимназии в Гамбурге, Гансланд юристом. Юристом стал и еврейский юноша Зигфрид Зоммер, смешной коротышка, с которым Вильгельм особенно сблизился в лицее.

Привязанность Вильгельма к Зоммеру представляется несколько странной, учитывая его позднейшую репутацию рьяного антисемита. Тогда они ходили взявшись за руки, обсуждали политические вопросы — исключительно в духе либерализма. Принц интересовался деталями жизни и обычаев еврейской общины. Зоммер был в числе немногих одноклассников, приглашенных в Фюрстенхоф на день рождения Вильгельма. Приглашали Зигфрида и на праздники, до тех пор пока сплетни о странной дружбе принца не стали появляться на газетных страницах. В отношениях подростков наступило охлаждение.

Хинцпетер с принцами бывал в гостях у своего бывшего воспитанника Эмиля Герца, который жил в Шлитце. Он носил титул графа, но семья потеряла право собственности на свой небольшой домен после ликвидации Священной Римской империи в 1806 году. У Герца был хороший голос — он неплохо пел баллады Карла Леве. Он любил сцену и маскарад, что впоследствии сделало его признанным членом кружка Эйленбурга в Либенберге. Себя Герц считал прежде всего скульптором, и позже благодаря теплым отношениям с кайзером он получил много заказов. Он изваял, в частности, статуи предков Вильгельма: адмирала Колиньи в полный рост — у Берлинского замка и Людвига Римского — на Зигесаллее.

Вильгельм похвально отзывался о директоре лицея Гидеоне Фогте, преподававшем классические языки, и историке Хартинге. Профессор Хейсснер был, по его мнению, суховат, а один из преподавателей математики, Шерре, лучше умел охотиться, чем учить. Любимым математиком Вильгельма был доктор Аут — любитель выпить, который всегда жаловался на холод в классе. Когда приходила очередь Вильгельма топить печку, он старался: одноклассники задыхались от жары, но учитель был доволен.

Заниматься приходилось по десять-одиннадцать часов в день. Летом принц вставал в пять утра, в шесть садился за домашнее задание. Потом он выходил из своего неказистого замка, шел кратчайшей дорогой — по горной тропинке — в гимназию, где с восьми до двенадцати шли уроки. Далее двухчасовой перерыв, во время которого Вильгельм должен был успеть перекусить, получить урок фехтования, плавания или верховой езды да еще выслушать наставления Хинцпетера. Потом — еще три часа в школе, в пять — ужин и еще два часа занятий. Кроме того, необходимо было выкроить время для уроков французского и английского. Викки вполне одобряла такой график, поскольку считала, что Вильгельм недостаточно хорошо учится. Свое неудовольствие познаниями сына в области английского языка она демонстрировала тем, что возвращала ему адресованные ей письма с правкой и выставленной отметкой.

В 1896 году Эме опубликовал книгу о том времени, когда он преподавал Вильгельму. Он очень хвалил Хинцпетера, писал, что тот сумел подавить плохие задатки в личности подростка, сумел «внедрить в него понимание того, что лень, тщеславие, раздражительность и прочие пороки несовместимы с положением будущего наследника трона». Эме превозносил Хинцпетера: «Он настоящий монах-аскет», только однажды в сутки позволял себе расслабиться на полчасика за чашкой вечернего кофе.

Столь же некритически он описывает своего бывшего ученика (книга вышла в свет, когда Вильгельм стал императором).

«Я могу доказать, что Вильгельм II ныне с железной логикой претворяет в жизнь идеи, которые воодушевляли его восемнадцатилетним юношей. Его акции и речи могут показаться несколько противоречивыми, но они все исходят из одной и той же принципиальной установки… Он очень умен и одарен способностью трудиться и впитывать в себя новые знания. Не бросаясь в крайности, он спокойно и взвешенно подходит к самым разным проблемам, которые ставит перед ним жизнь. Он — солдат, оратор, музыкант, его с определенным основанием можно также считать философом, филологом, литератором и ученым. Если бы он не был монархом, самым подходящим занятием для него была бы журналистика. Мне часто приходит мысль, что если бы Вильгельм был королем Франции в период расцвета монархической идеи, то он затмил бы Людовика XIV».

В отличие от Эме Хинцпетер был разочарован своим учеником. Вильгельм явно не удовлетворял его критериям. «Я не думаю, что он умен, — писал учитель, — хотя и обладает хорошей памятью. С другой стороны, он сам уверен, что все знает и понимает, готов высказываться по любому вопросу, причем с категоричностью, которая исключает всякие возражения». Примером, подтверждающим оценку Хинцпетера, могут служить высказывания Вильгельма о древних языках. Греческим он восхищался: «Я настоятельно утверждаю, что нет ничего более высокого, чем язык античной Греции, нет более великого грека, чем Гомер, и нет ничего лучше его „Илиады“». Отец поддерживал его интерес к Греции, подарив ему, в частности, терракотовые скульптуры Ахилла и Патрокла. Зато о великом римском ораторе Цицероне наш герой отзывался крайне пренебрежительно, что несколько странно для такого любителя публичных выступлений, которым стал Вильгельм в зрелом возрасте. «Тускуланские диспуты» — это, по его мнению, еще куда ни шло, но в трактате Цицерона «Об ораторском искусстве» он «не обнаружил ничего, кроме бессвязного набора слов и фраз с перечнем имен разных ораторов и софистов, что совсем неинтересно». Вот Демосфен — это да! Горация он заклеймил как плебея.