Джайлз Макдоно - Последний кайзер. Вильгельм Неистовый

Подлинный характер болезни кронпринца постарались скрыть от общества. Официально было объявлено, что он сильно простужен и нуждается в лечении и отдыхе. К середине мая, когда Фриц вернулся в Берлин после краткого пребывания на курорте в Эмсе, для каждого, кто был более или менее посвящен в дела двора, стало ясно: речь идет о чем-то гораздо более серьезном. Бергман был настроен оптимистично: он считал, что достаточно будет удалить опухоль, не прибегая к более радикальному вмешательству. Возможно, он был прав. Другие врачи были убеждены — необходимо удалить всю гортань, хотя операция довольно рискованная.

16 мая на консилиуме было решено пригласить еще одного специалиста — Морелла Маккензи. Маккензи, получивший образование в Германии, имел репутацию ведущего отоларинголога Европы, он был автором учебника по болезням гортани.

В Англии он был известен как решительный противник хирургического вмешательства, но знали ли об этом в Германии — далеко не очевидно. Одним из мотивов, побудивших немецких специалистов пригласить своего британского коллегу, было то соображение, что к мнению врача-шотландца принц-англофил и его супруга прислушаются. Они были правы. Викки немедленно отправила телеграмму матери с просьбой прислать Маккензи как можно быстрее. Без него она не могла решить, соглашаться ли на операцию. Королева послала своего личного врача сэра Джеймса Рейда к Маккензи домой, на Харли-стрит, 19. Почти одновременно Маккензи получил телеграмму от немецких коллег, в которой имя больного не упоминалось, но Маккензи все уже знал от посланца королевы. В тот же день о медицинских проблемах кронпринца были оповещены кайзер и канцлер. Для Бисмарка, конечно, новостью это не явилось.

Канцлер, подобно Маккензи, был против операции — по соображениям, не имевшим ничего общего с медициной. По его мнению, иностранцы не имели права решать судьбу немецкого кронпринца. Трудно сказать, кого он имел в виду — шотландца Маккензи или Бергмана, российского подданного? Скорее всего, пожалуй, кронпринцессу-англичанку. Между тем изменившийся голос Фрица вызывал разные толки. К середине 1887 года всем уже было ясно, что кронпринц серьезно болен.

17 мая на очередном консилиуме Бергман предложил новый вариант операции — не полное удаление, а глубокое рассечение тканей гортани, что должно было, по его мнению, остановить распространение опухоли. Немецкие коллеги согласились с его предложением, и даже Викки на следующий день была готова дать хирургу зеленый свет. Но тут явился Маккензи: 19 мая он выехал из Лондона (в спешке забыв захватить свои инструменты) и 20-го был в Берлине. Викки к этому времени уже определила помещение, где должна была произойти операция, из госпиталя «Шарите» готовили к отправке операционный стол. Прибывший шотландец спутал все карты хирургов, буквально «вынув скальпель у них из рук». Его аргументом была статистика: проведено всего 22 операции такого рода, при этом 27 процентов пациентов умерли на операционном столе, а 55 процентов не прожили после нее и двух лет. Только двое перешли через этот рубеж. Бергман оспорил эти данные. По его мнению, процент выживших был больше. Но его голос как-то потерялся.

Маккензи обследовал пациента, голос которого был уже едва слышен — «не громче шепота». С помощью оказавшихся под рукой инструментов шотландец вырезал кусочек ткани гортани размером с полгорошины для анализа. Доктор Вегнер, как был — в парадном генеральском мундире, — прыгнул в дрожки, крикнул кучеру: «В Институт патологии!» — и лично доставил бесценный груз в лабораторию Рудольфа Вирхова. Великий ученый пожал плечами: образец оказался слишком маленьким. Впрочем, он высказал предварительное суждение: скорее всего речь идет о безобидной бородавке.

23 мая Маккензи прислал Вирхову еще один образец ткани пациента; на этот раз он пользовался собственными инструментами, доставленными с оказией из Лондона. Он не решился трогать опухоль — и неудивительно, что Вирхов в присланном ему образце раковых клеток не обнаружил. Между тем лихорадочная активность вокруг Института патологии не могла укрыться от глаз общественности. Доктор Бергман тоже не считал нужным держать в секрете свой диагноз, так что слух о том, что наследник престола болен раком, распространился достаточно широко. Вильгельм до одиннадцати часов вечера провел у постели отца, и все увиденное его «глубоко потрясло». 7 июня Маккензи отправился обратно в Лондон, разъехались и немецкие врачи. Вопрос об операции был решен в отрицательном смысле. Общее мнение в Германии свелось к тому, что мошенник Маккензи всех надул.

Окончательный диагноз, который поставил шотландский доктор, звучал: перихондит. Викки торжествовала — у ее супруга не рак, а безобидный «пери…». Между тем если бы она заглянула в написанный Маккензи учебник, то узнала, что названная им болезнь не поддавалась излечению — ее можно было лишь притушить. Единственное утешение состояло в том, что речь шла не о злокачественной опухоли. Впрочем, возможно, этиология болезни была совсем иной — это мог быть и сифилис в третьей стадии, роковое следствие суэцкой эскапады кронпринца. Как бы то ни было, есть свидетельства, говорящие о том, что Маккензи не питал иллюзий насчет прогноза болезни своего пациента. В начале 1888 года он доверительно сообщил графу Радолинскому, что кронпринц скорее всего не протянет до конца года.

По мнению Вильгельма, его родители поверили в безобидность диагноза, поставленного Мореллом Маккензи, просто потому, что очень хотели в это поверить. Фриц отчаянно хотел стать кайзером, однако он сам говорил, что «безголосый кайзер — это не кайзер» (утверждение не бесспорное). Бисмарк, во всяком случае, считал, что в конституции нет положения о том, что властитель должен обладать даром речи.

От матери — королевы Виктории — Викки получала тревожные сигналы. Королевский лекарь сэр Уильям Дженнер охарактеризовал Маккензи как бессовестного корыстолюбца, но, несомненно, специалиста в лечении болезней уха, горла и носа. Виктория не хотела и слышать о том, что Фриц не будет присутствовать на ее юбилее, и выступила с идеей перенести его лечение в Великобританию. Даже Викки не всегда могла уловить ход ее мыслей.

Бисмарк усмотрел во всей истории зловещий заговор. Он считал (или предпочел считать), что Викки отказалась от операции, потому что предпочла бы статус вдовствующей императрицы статусу супруги живого кронпринца. Таким образом, он изменил свое мнение о том, что августейшую чету снедает жажда власти, теперь он пришел к выводу, что их больше интересует не власть как таковая, а скорее ее внешние аксессуары. Это открытие принесло ему облегчение — с такими персонами он умел управляться.