Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 2

Юлиан, без сомнения, желал и намеревался отнять у христиан все выгоды богатства, знания и власти; но их несправедливое удаление от всех должностей, соединенных с общественным доверием и с денежными выгодами, было, как кажется, скорее результатом его общей политической системы, чем непосредственным последствием какого-либо положительного закона. В пользу выдающихся личных достоинств, быть может, делались некоторые редкие исключения; но большая часть христианских должностных лиц была мало-помалу удалена из государственной службы, из армии и из службы в провинциях. Надежды молодого поколения были уничтожены явным пристрастием монарха, коварно напоминавшего ему, что христианам не дозволено употреблять в дело ни меч судьи, ни меч воина, и тщательно окружавшего лагеря и трибуналы внешними признаками идолопоклонства. Правительственная власть вверялась язычникам, обнаруживавшим пылкую преданность к религии их предков, а так как в своем выборе император часто руководствовался указаниями ворожбы, то фавориты, которые были, по его мнению, всех более приятны богам, не всегда пользовались общественным уважением. Тяжелы были страдания христиан под управлением их врагов, но еще более тяжелы были их опасения. По своему характеру Юлиан не был склонен к жестокосердию, а забота о том, чтоб его деяния, совершавшиеся перед глазами всего мира, не повредили его репутации, удерживала этого монарха-философа от нарушения тех законов справедливости и веротерпимости, которые еще так недавно были им самим установлены. Но провинциальные представители его власти занимали менее видное положение. В пользовании своей неограниченной властью они сообразовывались не столько с предписаниями, сколько с желаниями своего государя и позволяли себе подвергать тайным и придирчивым притеснениям тех сектантов, которых им не дозволялось почтить отличиями мученичества. Император, старавшийся как можно дольше скрывать, что ему известны совершающиеся от его имени несправедливости, выражал в легких упреках и в щедрых наградах свой настоящий взгляд на поведение своих представителей.

Самым целесообразным орудием угнетения служил для них закон, обязывавший христиан вполне восстановлять разрушенные ими в предшествовавшее царствование языческие храмы. Усердие торжествующей церкви не всегда дожидалось разрешения местных властей, и уверенные в безнаказанности епископы нередко нападали во главе своих прихожан на крепости сатаны и разрушали их. Всем были известны размеры освященных участков земли, увеличивших наследственные владения монарха или духовенства, и возвратить их было нетрудно. Но на этих участках земли на развалинах языческого суеверия христиане часто воздвигали свои собственные религиозные здания, а так как прежде чем приступить к постройке языческого храма было необходимо снести христианскую церковь, то одна партия превозносила справедливость и благочестие императора, а другая оплакивала и проклинала это святотатственное насилие. После того как почва была очищена, обязанность снова соорудить громадные здания, которые были срыты до основания, и возвратить драгоценные украшения, которые были употреблены для христианского богослужения, превращалась в длинный список убытков, подлежавших вознаграждению. Виновники зла не имели ни средств, ни желания уплачивать эти накопившиеся долги, и законодатель доказал бы свое беспристрастие и свое благоразумие, если бы употребил свое справедливое и хладнокровное посредничество на то, чтобы уравновесить притязания и протесты противников. Но вся империя, и в особенности восток, пришли в смятение вследствие опрометчивых эдиктов Юлиана, и языческие должностные лица, воспламеняясь рвением и жаждой мщения, стали злоупотреблять предоставленным им римскими законами правом заменять недостаточную для уплаты долга собственность личностью несостоятельного должника. В предшествовавшее царствование епископ Аретузы Марк обращал народ в христианскую веру таким способом, который более действителен, чем убеждения. Должностные лица потребовали всей стоимости храма, разрушенного его не терпящим иноверия усердием, но так как им была известна его бедность, то они хотели только вынудить от этого непреклонного человека обещание самого незначительного вознаграждения. Они схватили престарелого прелата, бесчеловечно били его и вырвали ему бороду; его голое тело, намазанное медом и повешенное в сетке между небом и землею, было изъедено насекомыми и обожжено жгучими лучами сирийского солнца. С этой вышины Марк не переставал хвастаться своим преступлением и издеваться над бессильной яростью своих гонителей. Он был наконец вырван из их рук и мог насладиться славой своего необычайного триумфа. Ариане превозносили доблести своего благочестивого единоверца; католики из честолюбия заявляли притязание на то, что он принадлежит к их партии, а те из язычников, которые были доступны для стыда и угрызений совести, потеряли охоту повторять такие бесполезные жестокости. Юлиан пощадил его жизнь; но если правда, что епископ Аретузы спас Юлиана в детстве, то потомство вместо того, чтоб хвалить милосердие императора, будет порицать его неблагодарность.

На расстоянии пяти миль от Антиохии македонские цари Сирии посвятили Аполлону одно из самых привлекательных мест благочестия в языческом мире. Был воздвигнут великолепный храм в честь бога света, а его колоссальная фигура почти совершенно наполняла обширное святилище, блестевшее золотом и драгоценными каменьями и украшенное произведениями греческих художников. Бог был изображен слегка наклонившимся вперед и держал в руке золотую чашу, из которой лилось на землю вино, точно будто он умолял эту почтенную родительницу возвратить в его объятия холодную и прекрасную Дафну, - так как это место было прославлено вымыслами фантазии и воображение сирийских поэтов перенесло эту любовную историю с берегов Пенея на берега Оронта. Царственная антиохийская колония придерживалась древних греческих обрядов. Из Кастальского источника Дафны вытекал поток пророчеств, соперничествовавших по своей достоверности и знаменитости с предсказаниями Дельфийского оракула. На смежных полях было устроено ристалище, благодаря особой привилегии, купленной у Элиды. Олимпийские игры происходили на счет города, и доход в тридцать тысяч фунт, стерл. ежегодно употреблялся на общественные удовольствия. Постоянный прилив богомольцев и зрителей мало-помалу образовал в соседстве с храмом обширное и многолюдное селение Дафну, которое могло соперничать своим великолепием с любым провинциальным городом, хотя и не носило этого названия. И храм и селение были со всех сторон окружены рощей из лавровых и кипарисных деревьев, которая имела в окружности десять миль и доставляла в самые знойные летние дни прохладную и непроницаемую для солнечных лучей тень. Множество сбегавших с холмов ручейков самой чистой воды сохраняли свежесть зелени и благорастворение воздуха; гармонические звуки и ароматические запахи очаровывали слух и обоняние, и эта мирная роща была посвящена здоровью и радости, наслаждению и любви. Пылкая юность преследовала там, подобно Аполлону, предмет своих желаний, а судьба Дафны предупреждала стыдливых девушек о неблагоразумии неуместной застенчивости. Солдаты и философы благоразумно избегали этого чувственного рая, где удовольствие, принимавшее характер религии, незаметным образом расслабляло мужественные доблести. Но рощи Дафны не переставали в течение многих веков пользоваться уважением и туземцев и чужестранцев; привилегии священней почвы были расширены щедростью императоров, и каждое поколение прибавляло к великолепию храма новые украшения.