Геогрий Чернявский - Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917

2 июля в «Правде» появилось письмо Троцкого о том, что никаких принципиальных или тактических разногласий между «объединенными» и большевиками нет, а значит, нет и мотивов для их раздельного существования, что объединение в Петрограде должно осуществиться немедленно, не дожидаясь партийного съезда, а последний должен будет дать «полное организационное слияние» [1006] .

В это время российские социалисты разных направлений возобновили свои усилия по восстановлению международного социал-демократического объединения в рамках Циммервальдского движения. Они провели свою полуофициальную встречу, на которой присутствовали в качестве зарубежных представителей циммервальдовцев швейцарец Р. Гримм и русско-итальянская революционерка А. Балабанова, которая к этому времени фактически примкнула к большевикам. Обсуждался вопрос об участии в III Циммервальдской конференции, которую планировалось провести в Стокгольме. Большевики и Троцкий возражали против участия в ней, выступив за разрыв с Циммервальдским движением и за создание принципиально нового Интернационального объединения, которое соответствовало бы их радикальным установкам. Троцкий был особенно враждебно и агрессивно настроен по отношению к примиренческой позиции и заходил в своих нападках гораздо дальше, чем большевики, составлявшие внутри Циммервальдского движения левое крыло (Троцкий представлял центр). Балабановой это показалось удивительно, и она, выходя из помещения, где проходило заседание, с нарочитой наивностью задала Ленину вопрос, в чем же все-таки состоит идейное различие между большевиками и Троцким: «Почему он держится в стороне от вашей группы?» Реакция Ленина была вполне ожидаемой: «Вы что же, не знаете?.. Амбиции, амбиции, амбиции!» [1007]

Можно предположить, что у Балабановой создалось несколько субъективное и предвзятое впечатление от позиции Троцкого, вызванное его более высокими ораторскими способностями, чем те, которыми обладал Ленин. Скорее всего, явно досадливая реплика Ленина была вызвана тем же. Когда Троцкий отмежевывался от циммервальдовцев даже решительнее, чем это делал Ленин, амбиции тут были ни при чем, хотя Ленин даже в самую лучшую пору близости с Троцким подозревал его в стремлении обойти большевистского лидера, и общее недоверие к Троцкому Балабанова уловила:

«И большевики, и меньшевики относились к нему с затаенной враждой и недоверием, возможно, памятуя об острой полемике, которую он вел против них в прошлом, и отчасти, несомненно, из страха перед соперничеством с таким ярким писателем и оратором. Более, чем любая другая фигура в русской революции, Троцкий оказался способным поднимать массы силой своего революционного темперамента и блестящего ума. Но он не вызывал личных симпатий или если и вызывал, то не мог долго удерживать их, особенно в близких отношениях среди друзей и товарищей. Его высокомерие было равно его талантам и способностям, а его манера проявлять его в личных отношениях часто создавала дистанцию между ним и людьми из его окружения, которая исключала и личную теплоту, и какое бы то ни было чувство равенства и сотрудничества» [1008] .

Фактически присоединившись к большевикам, Троцкий отдавал себе отчет в сущности большевизма и характере Ленина как политического деятеля. Иоффе в начале лета 1917 г. во время беседы с Троцким возражал против безоговорочного вступления межрайонцев в большевистскую партию. «Лев Давидович! Они же политические бандиты!» – весьма темпераментно воскликнул Иоффе. «Да, я знаю, – ответил Троцкий, – но большевики сейчас единственная реальная политическая сила» [1009] .

Троцкий был избран съездом Советов в состав Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) в качестве представителя все тех же межрайонцев [1010] . Когда большевики в глубокой тайне запланировали провести в Петрограде 10 июня массовую демонстрацию, межрайонцев они предупредили об этом в последний момент. 9 июня, несмотря на возражения Луначарского, фракция межрайонки на съезде Советов по настоянию Троцкого утвердила решение принять участие в демонстрации [1011] . И хотя демонстрация затем была отменена в связи с ее запретом властями, этот факт стал еще одной ступенью к слиянию большевиков с межрайонцами и еще одним плюсиком, который поставил Ленин в отношении Троцкого.

После отмены демонстрации 10 июня Троцкий совместно с Каменевым «по предложению Ленина» подготовил проект заявления ЦК РСДРП(б) и большевистской фракции на съезде Советов о запрете демонстрации Временным правительством. Заявление зачитывал большевик В.П. Ногин. Но дочитать текст до конца ему не дали. Он был лишен слова, а съезд принял резолюцию, осуждавшую действия большевиков [1012] .

В начале июля в Петрограде возникли волнения, которые правильнее назвать бунтом. Распропагандированные большевиками солдаты первого пулеметного полка, размещенного в Выборгском районе столицы, заполнили улицы. Перед ними произносил речи Троцкий, в частности 2 июля, накануне их открытого антиправительственного выступления, и можно полагать, что его речь отчасти спровоцировала пулеметчиков, к которым присоединились моряки Кронштадта.

Кронштадтцы были хорошо знакомы с Троцким. Он несколько раз отправлялся в эту морскую крепость, рассматривая команды размещенных здесь военных кораблей в качестве наиболее надежной базы революции. Несколько раз он называл Кронштадт «крепостью революции». В действительности кронштадтские матросы и младшие флотские офицеры проявляли не столько «революционную сознательность», сколько традиционно свойственную морякам непокорность властям, анархизм, нежелание выполнять распоряжения «штатских начальников», введенных Временным правительством, которое не доверяло офицерам. Именно на этих чувствах и играл Троцкий.

Еще в конце мая – начале июня в Кронштадте произошли волнения, Троцкий 29 мая выступил на митинге в центре города-крепости, на Якорной площади. Об этом выступлении и последующих событиях рассказал в своих воспоминаниях меньшевик B.C. Войтинский [1013] : «Я слышал и видел его много раз в Петрограде, но никогда так близко, как на Якорной площади. Он был среднего роста, но казался выше, когда говорил. Было что-то привлекательное и в то же время злобное, дьявольское в его угловатых чертах. Его голос был сильным и ясным, идеальный голос для оратора на открытом воздухе. Я слушал его и пытался определить, говорил ли он искренне, одурманенный идеями, которые он проповедовал, и на самом деле являлся призраком революции, подобно Ленину, или бессовестным демагогом. Приветствуемый овацией, он говорил о крови и насилии как о необходимом выражении воли народа в революции», призывал моряков последовать примеру Французской революции XVIII в. и ввести в действие гильотину. Это, по словам Войтинского, было «хладнокровным призывом к убийствам. Троцкий понимал, конечно, что матросы Кронштадта не воздвигнут гильотину на Якорной площади. Его ссылки на Французскую революцию были ораторским украшением, и его главной целью было возбудить зверя в [душах] слушателей». Войтинский пришел к выводу, что слушает «блестящего мошенника, для которого революция была сценой для демонстрации своих талантов и обретения силы и славы» [1014] .