Анатолий Уткин - Русско-японская война. В начале всех бед.

Во главе организации, следящей и оценивающей военный, экономический, духовный потенциал Российской империи стоял тридцатишестилетний военный атташе в Петербурге полковник Акаси Мотохиро. Он имел разветвленную разведывательную сеть, внимательно следящую за всеми основными аспектами жизнедеятельности российской государственной машины и российского общества. (Выехав из России он стал военным атташе Японской империи в Вене). Особенно внимательно японская разведка присматривалась к региону восточнее озера Байкал. Японские карты этих мест просто превосходны. Можно смело признать, что к началу войны японцы знали о России гораздо больше, чем русские об экзотической для них Японии.

В фокусе внимания японской разведки были военные усилия России. Акаси в Цетральной России и его маньчжурские агенты на Дальнем Востоке скрупулезно копили секретную информацию и отсылали ее в Токио, где она на данном этапе помогала «партии войны». Здесь знали точку зрения основных авторитетных для развития русского дальнего Востока лиц. К примеру, в Токио незамедлительно узнали о рекомендованных Безобразовым перемещениях русских войск на Дальний Восток. Люди Акаси Мотохиро (даже к своему удивлению) сумели проникнуть в российское военное министерство. Однажды, когда полковник Акаси беседовал с офицером русского генерального штаба (они рассматривали карту Сибири), к Акаси неожиданно явился русский генерал и атташе пришлось запихивать офицера вместе с картой в туалет. Квартира была по-японски очень маленькой, и японцу пришлось туго. Но генерал оказался невнимательным и вскоре покинул дипломата-разведчика. Предатель же без особого смущения вышел из туалета и продолжил передачу своей бесценной информации.

Японцы не без основания полагались на то, что русские не были способны отличить японца от китайца. Именно одетый в одежды китайца-монаха японский разведчик проник расположение русских на реке Ялу. С чрезвычайной точностью этот «буддийский монах» зафиксировал количество и качество вооружений русских войск. Это частный пример, но и на самом широком уровне японский генеральный штаб точно знал , сколько и какого оружия складировано в старинном маньчжурском городе Ляоян — почти в 400 км к северу от Порт-Артура. Уже тогда японское военное руководство знало, что в случае войны Ляоян будет главным складом группировки русских войск в Маньчжурии. Наученные (и завербованные) японцами китайцы тщательно фиксировали отличительные знаки различных русских частей.

Разведка приносила и общие оценки. Вот что занес генерал-майор Игучи в свой дневник: «Корейцы, опираясь на своих могущественных союзников-русских оскорбляют наших соотечественников. Будет поздно, если кабинет министров не примет великого решения послать наши войска в Корею; возможно, больше не представится шанса сдержать русских ради величия нашей нации и мира на Востоке. Русское высокомерие делает переговоры противоположными нашим интересам. Я требовал от генерал-майора Фукусимы (заменившего умершего генерала Тамуру. —А.У.) воздействовать на фельдмаршала Ямагату и премьера Кацуру, чтобы те приняли нужное решение. Я опасаюсь того, что Кацура не обладает нужной твердостью, что его колеблющаяся воля подведет нацию в критический час. Хуже того — мы не можем полагаться на потерявшего силу духа фельдмаршала Ямагату; не видно того огня, который был так заметен в нем прежде. А! Генерал Каваками умер четыре года назад, и в могилу за ним последовал генерал-майор Тамура. Ойяме не хватает боевого духа. Отсутствуют гармоничные отношения между армией и флотом. Военный и военно-морской министры, особенно военно-морской министр Ямамото, знают только сферу своих обязанностей, но не положение всей нации. Они слепо упускают предоставившиеся возможности. У них нет решимости броситься в решительный бой. Мы проходим великий кризис империи. Небеса благосклонны к России!»

Генерала Игучи обрадовало только назначение Кодамы в генеральный штаб. «Теперь я вижу, что небеса не покинули нашей империи. Какая радость!». Игучи был прав. На своем новом посту Кодама фактически стал лидером «партии войны». Всех поражала его работоспособность. Однажды он работал над планами будущих битв на протяжении тридцати дней. Он сидел закутанным в красную простыню, опустив ноги в горячую воду. Его волновали все возможные повороты событий. Все возможные варианты развития грядущего конфликта. Определенно можно сказать, что российского аналога Кодамы не было. Никто в Генеральном штабе России не сидел неделями над картой Японии и Маньчжурии.

Кодама твердо знал, что самые большие сложности российское военное ведомство испытывает в феврале, когда замерзший Байкал становится не водным путем, а мощной преградой на пути воинских эшелонов. Это означало, что на определенное время Япония будет иметь ощутимое превосходство, и этим превосходством (полагал Кодама) следует воспользоваться.

Кодама также считал, что русский флот — по крайней мере, на первом этапе войны — будет сконцентрирован в Порт-Артуре, боясь ранней встречи с японским флотом. Инициатива при таком повороте событий перейдет к японским сухопутным силам; и Кодама хотел как можно быстро выдвинуть вперед две полевые армии. Японские адмиралы гарантировали стопроцентную беспрепятственную высадку крупных воинских частей только на юге Корейского полуострова. Следовало воспользоваться преимуществом (пусть даже временным) на море, когда можно было спокойно переместить войска с архипелага на континент. Одна из трех дивизий первой линии получала ответственное задание: она должна была захватить корейскую столицу Сеул, перерезая русским путь на юг Корейского полуострова. Адмирал Того обязан был в это время следить за русским флотом — все глаза на Порт-Артур, чтобы русские линкоры и крейсера не обрушились на десант армии вторжения.

При этом, побеждать нужно было с имеющимся флотом, рассчитывать на подкрепления не приходилось — Япония не имела верфей такого калибра, чтобы самой создавать крупные военные корабли, а державы-кораблестроители едва ли рискнуть «разгневать» Россию продажей Японии боевых кораблей в ходе войны. Из этого исходило требование не только блокировать Порт-Артур, но и беречь свои корабли — дружественные британские верфи были далеко, да и Лондон не готов был строить корабли, предназначенные топить русский флот.

Кодама считал ахиллесовой пятой русских то, чем русские так гордились — Великую транссибирскую магистраль. В его замысел входила организация диверсионных отрядов, которые обязаны были перерезать эту сонную артерию российского Дальнего Востока. Подготовка такой диверсионной деятельности началась в японских вооруженных силах уже давно. Еще в 1899 г. капитан Исимицу Макио — офицер разведки в Маньчжурии — был послан в Россию в качестве студента. Он прибыл во Владивосток вместе с полковником Тамура Ийозо (впоследствии заместитель начальника генерального штаба японской армии). Они посетили буддистский храм, где священником был майор японской армии Ханада. Прошло много лет и Кодама отдал Ханаде приказ создать диверсионную группу (ее назвали «Армия справедливости») за спиной у сконцентрировавшейся в Маньчжурии русской армии. Исимицу же в это время работал уже в Харбине фотографом.