Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

А. Е. Пресняков попытался примирить обе версии рассказа: он предположил, что по приказу Василия III на Волок были доставлены духовные грамоты его деда (Василия II), отца (Ивана III) и его собственная, а затем все три были уничтожены. «Такое деяние, смутившее позднейших летописателей, — считает ученый, — побудило их сперва ограничить известие [имеется в виду версия Соф. — Пост ., где упоминается только о сожжении одной грамоты — самого Василия III. — М. К .], а затем и вовсе его выкинуть из текста» [96] Пресняков А. Е . Завещание Василия III. С. 75–76. . Однако эту попытку объединить противоречащие друг другу известия нельзя признать удачной.

Как показал А. А. Зимин, нет никаких оснований считать, что завещания Василия II и Ивана III были уничтожены [97] Зимин А. А . Россия на пороге нового времени. С. 393 и прим. 95. . Эти духовные грамоты до нас дошли (первая — в подлиннике, вторая — в списке начала XVI в.) [98] ДДГ. № 61, 89. С. 193–199, 353–364. . Зимин считал, что первоначален именно текст Соф . и что уничтожена была первая духовная грамота Василия III, составленная в конце 1509 г. [99] Зимин А. А . Россия на пороге нового времени. С. 393. Что же касается аргументов Шахматова, то Зимин отводил их на том основании, что духовная Василия III вполне могла быть уничтожена еще в пятницу на тайном совещании великого князя с М. Путятиным и И. Ю. Шигоной, до начала субботнего обсуждения вопроса о завещании с боярами [100] Там же. С. 392. Прим. 94. .

Морозов, комментируя данный эпизод, поддержал точку зрения Шахматова и привел еще один довод в пользу первичности версии Дубр .: по его наблюдениям, в текстах Соф . и Пост . духовные грамоты, которые великий князь распорядился привезти, упоминаются неизменно только во множественном числе, даже после сообщения о сожжении прежней грамоты Василия Ивановича. На этом основании исследователь пришел к выводу, что данный текст в протографе Соф . и Пост . восходил к редакции Повести, отразившейся в Дубр . [101] Морозов С. А . Летописные повести. С. 24–26. Считая упоминание о духовной Василия III и об ее уничтожении редакторской вставкой, Морозов, однако, посчитал необходимым сделать оговорку о том, что он не оспаривает ни факт существования первой духовной Василия III, ни возможность ее уничтожения в 1533 г.; просто, по его мнению, эта информация осталась неизвестной составителю текста Повести в Новгородском своде ( Дубр .), но могла быть доступна редактору протографа Соф . и Пост . [102] Там же. С. 27. Прим. 66.

Получается, если принять точку зрения Морозова, что составитель первоначальной редакции Повести, отразившейся, по мнению ученого, в Дубр ., не знал точно, за какими именно грамотами посылал в Москву Василий III; позднее редактор-составитель протографа Повести в Соф . и Пост . каким-то образом проник в тайну, известную только самому узкому кругу приближенных великого князя, и внес соответствующую правку в текст. С такой интерпретацией невозможно согласиться.

Во-первых, соотношение двух летописных версий упомянутого эпизода могло быть обратным тому, которое предположили Шахматов и Морозов. Дело в том, что в Соф . и Пост . слово «грамоты» во множественном числе употреблено применительно к духовным Ивана III: великий князь послал стряпчего Якова Мансурова и дьяка Меньшого Путятина « по духовные грамоты отца своего и по свою »; и ниже: Мансуров и Путятин «привезошя духовные отца его и ево » [103] ПСРЛ. Т. 34. С. 18; Т. 6. С. 268. (выделено мной. — М. К .). Можно предположить, что речь шла не только об известной нам в списке начала XVI в. духовной Ивана III 1504 г. [104] ДДГ. № 89. С. 353–364. , но и о каком-то другом документе, например — духовной записи, составленной в дополнение к завещанию. Практика подобных записей-дополнений к духовной грамоте существовала в XV — начале XVI в. [105] Сохранились приписная грамота Василия II к его духовной 1461/62 г. (ДДГ. № 61 (б). С. 198–199), приписной список («память») к духовной князя Верейского и Белозерского Михаила Андреевича, ок. 1486 г. (Там же. № 80 (г). С. 311–312), а также духовная запись Василия III от июня 1523 г. к его, по-видимому, уничтоженной в 1533 г. духовной грамоте 1509 г. (Там же. № 100. С. 415). Можно предложить и другой вариант объяснения. Дело в том, что наряду с завещанием Ивана III до нас дошел целый ряд грамот (данная, отводная, разъезжие), которыми оформлялись сделанные великим князем в конце жизни пожалования своим младшим сыновьям Юрию, Дмитрию, Семену и Андрею на дворы в Москве, а также Юрию — на города Кашин, Дмитров, Рузу и Звенигород [106] ДДГ. № 91–97. С. 370–406. . Естественно предположить, что весь этот комплекс грамот, касавшихся разграничения великокняжеского «домена» с владениями удельных князей, был затребован Василием III в 1533 г. вместе с завещанием его отца. Возможно, летописец обобщенно назвал все грамоты 1504 г., составлявшие вместе с собственно завещанием Ивана III его наследие, «духовными» отца великого князя Василия. Если это предположение верно, то отпадает основной аргумент Морозова, на котором строится тезис о вторичности версии Пост./Соф . по отношению к Дубр .

Во-вторых, умолчание составителя Дубр. о судьбе первого завещания Василия III едва ли можно объяснить неосведомленностью летописца, как это представляется Морозову. Скорее мы имеем здесь дело с целенаправленной и тенденциозной редакторской правкой: желая скрыть факт сожжения великим князем своей первой духовной, составитель Дубр . предпочел вообще не упоминать о ее существовании, а чтобы слово «грамоты» по-прежнему можно было употреблять в тексте во множественном числе, добавил ссылку на духовную деда великого князя (хотя осенью 1533 г. обращение к завещанию Василия II выглядело бы странным анахронизмом: этот документ к тому времени давно уже утратил актуальность).

О возможных мотивах подобного умолчания вполне убедительно писал еще А. Е. Пресняков: «деяние, смутившее позднейших летописателей» — так, по его мнению, уже приведенному мною выше, должен был восприниматься факт уничтожения великим князем своей духовной. В этой связи заслуживает внимания предположение Н. С. Демковой о том, что хроника болезни и смерти Василия III создавалась как подготовительный материал для будущего жития; причем соответствующая литературная стилизация особенно характерна для текста Повести в составе Дубр . Именно этот текст, как отмечает исследовательница, был включен в Великие Минеи-Четии митрополита Макария [107] Демкова Н. С . Комментарии [к «Повести о болезни и смерти Василия III»]. С. 563, 564. .

Таким образом, есть основания полагать, что редакция интересующего нас эпизода в Дубр . — это пример подобной правки, имевшей целью устранение из текста чересчур реалистичных деталей, не соответствовавших канону житийной литературы. Другие подобные примеры будут приведены ниже.