Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Все источники, имеющиеся в нашем распоряжении, подчеркивают позорящий характер расправы с Федором Воронцовым: по словам Летописца начала царства, нападавшие били его «по ланитам», т. е. по щекам, «и платье на нем ободраша», а затем «сведоша его с великого князя сеней с великим срамом, бьюще и пхающе на площади» [1058] ПСРЛ. Т. 29. С. 45. . «Позорование» (как выразился по этому поводу Грозный) ближнего боярина напоминает расправу с дьяком Ф. Мишуриным осенью 1538 г. Думается, мотивы этих публичных действий имели в обоих случаях одну, местническую, природу: гордые аристократы князья Шуйские и их союзники тем самым, видимо, давали понять, что присвоенная себе сначала Мишуриным, а потом Воронцовым «честь» не соответствовала родовитости и заслугам того и другого.

Нельзя не заметить, что в то же самое время Воронцовы стали объектом местнических нападок и на ратной службе: так, в январе 1544 г., всего через четыре месяца после описанных событий, князья Иван Ногтев и Юрий Кашин (оба из рода князей Оболенских) пытались местничать (правда, безуспешно) с боярином Иваном Семеновичем Воронцовым [1059] РК 1598. С. 107. . Это означает, что к уже существовавшей линии противостояния в среде придворной аристократии — между князьями Рюриковичами и Гедиминовичами — добавилась еще одна: между князьями и нетитулованным старомосковским боярством.

16 сентября 1543 г., спустя неделю после расправы с Ф. С. Воронцовым, великий князь отправился в традиционную поездку на богомолье в Троицкий монастырь. Его сопровождали брат Юрий Васильевич и бояре (к сожалению, летописцы не называют никого из государевой свиты по имени). Из Сергиевой обители Иван IV поехал на Волок и в Можайск, вернувшись в Москву только через полтора месяца — 1 ноября [1060] В Летописце начала царства названа другая дата возвращения великого князя в столицу: «ноября 30 дня, во вторник» (ПСРЛ. Т. 29. С. 45). Редактор Царственной книги, заметив, вероятно, ошибку, внес исправление: в рукописи число «30» исправлено на «1», при этом день недели остался прежним — вторник (ПСРЛ. Т. 13, ч. 2. С. 444, прим. 2). Но, как замечено еще издателями Никоновской летописи, в 7052 сентябрьском году ни 1, ни 30 ноября не приходились на вторник; вторник тогда пришелся на 30 октября (Там же. Ч. 1. С. 145, прим. 3, и Ч. 2. С. 444, прим. 2). И. И. Смирнов осторожно предположил, что Иван IV вернулся «около 1 ноября» ( Смирнов И. И . Очерки политической истории. С. 99, прим. 16). Между тем обращение к хронологическому перечню грамот, выданных от имени Ивана IV, показывает, что число выдаваемых грамот резко возросло со 2 ноября, т. е., видимо, на следующий день после возвращения великого князя в столицу (см. Прил. I к данной книге, № 295 и сл.). Поэтому можно считать, что дата «1 ноября», названная в Царственной книге, правильна, ошибка же допущена в дне недели. .

Еще М. М. Щербатов предполагал, что бояре, сопровождавшие государя в осенней поездке, побудили его «к наказанию Шуйских за все их дерзкие поступки», и с подобным намерением великий князь вернулся в Москву [1061] Щербатов М. М . История Российская. СПб., 1786. Т. V, ч. I. С. 182. . Это предположение было полностью поддержано И. И. Смирновым, утверждавшим, что во время упомянутой поездки «было предрешено то, что произошло в декабре 1543 г.» [1062] Смирнов И. И . Очерки политической истории. С. 99. , имея в виду расправу с кн. А. М. Шуйским.

Не следует приписывать посещению Троицкого монастыря в сентябре указанного года особый «политический» характер [1063] Щербатов утверждал даже, что Иван, не решаясь сразу проявить свою власть, «скрыв свое огорчение, якобы для моления поехал в Троицкий монастырь» и там в беседах с сопровождавшими его боярами укрепился в намерении «наказать» Шуйских ( Щербатов М. М . История Российская. Т. V, ч. I. С. 182). : как было показано выше, начиная с 1537 г. осенние поездки на богомолье к Троице стали для великого князя ежегодной традицией. За неимением прямых свидетельств источников, гипотезу Щербатова и Смирнова невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, но нужно учесть, что между возвращением Ивана IV в столицу 1 ноября и убийством князя Андрея Шуйского прошло еще почти два месяца.

Между тем в отсутствие великого князя государственные дела шли своим чередом: снаряжалось очередное посольство в Литву. 18 сентября посланнику Борису Сукину были вручены «литовские списки» и велено «с Покрова» (1 октября) отправиться в дорогу [1064] Сб. РИО. Т. 59. С. 222. . В тексте «речей», которые Б. И. Сукин должен был произнести перед королем Сигизмундом, упоминались среди прочего и прошлогодние «обиды», которые были причинены в Литве русским послам В. Г. Морозову, Ф. С. Воронцову и дьяку Постнику Губину [1065] Там же. С. 225. . Интересно, что в этом наказе Федор Воронцов назван «боярином», т. е. в соответствии с недавно полученным чином, и что его претензии излагались в тот момент, когда сам бывший посол был удален от двора и сослан в Кострому.

Понятно, что списки «обидных речей» готовились заранее, но в действиях русской дипломатической службы в данном случае не было никакой ошибки. Во-первых, на Ф. С. Воронцова не была наложена опала, он не был лишен боярского чина, а лишь отправлен на службу подальше от Москвы. Во-вторых, и это главное, в лице послов был нанесен ущерб и престижу государя, которого они представляли, отсюда и неизбежность протеста, невзирая ни на какие перемены в придворных кругах.

Вообще, листая страницы посольской книги за 1542–1544 гг., невозможно обнаружить никаких следов дворцовых переворотов: менялись первые лица при дворе, но на внешнеполитическом курсе это никак не отражалось. С одной стороны, это свидетельствует об определенной автономии текущего государственного управления и, в частности, дипломатической службы от взлетов и падений очередных временщиков (эта тема будет подробно рассмотрена во второй части книги). С другой же стороны, посольские документы — в гораздо большей степени, чем летописи, — отражают заботу о поддержании престижа государя и того, что можно назвать «фасадом монархии».

Задачи подобного рода были включены и в инструкцию посланнику Б. И. Сукину. В частности, посольский наказ предусматривал подробные ответы на возможные вопросы о возрасте и внешнем облике Ивана IV: «А нечто учнут говорити про великого князя: уж ли государь помышляет женитися, и колко лет государю вашему, и сколь велик государь ваш? И Борису говорити: государь наш великий государь Иван, Божиею милостию, в мужеский возраст входит, а ростом совершенного человека ужь есть, а з Божьею волею помышляет ужь брачный закон принята. А и то есмя слышели, что государь наш и не в одно место послал себе невест пытати, и отколева к государю нашему будет присылка, и будет государева воля, и государь наш хочет то свое дело делати» [1066] Сб. РИО. Т. 59. С. 228. .