Анри Перрюшо - Жизнь Тулуз-Лотрека

Тебе пишу я из тюрьмы,

Полит мой бедный.

К врачу вчера явились мы,

А врач был вредный,

Болезни той не разберешь,

Коль не в разгаре,

Но вот меня бросает в дрожь:

Я - в Сен-Лазаре.

Благодаря Брюану Лотрек мог теперь бесплатно ходить в "Элизе-Монмартр". Он мечтал побыстрее овладеть мастерством. Вот тогда он изобразит сцены в "Мирлитоне" и "Элизе". Особенно ему хотелось написать, как танцуют кадриль, передать ее неистовый вихрь.

Ла Гулю в натуралистической кадрили затмила всех звезд Монмартра Нана Ла Сотрель, Жоржетт Ла Вадруй, Ла Торпий и Деми Сифон. Почему Ла Гулю, эту молоденькую эльзаску, пылкую танцовщицу - а настоящее ее имя было Луиза Вебер, - наградили таким странным прозвищем 2? Да потому, что она обладала невероятным аппетитом и нередко даже допивала остатки из чужих стаканов на столиках кабаре. В жизни грубая и вульгарная, типичная уличная девка, Ла Гулю совершенно преображалась в танце, в своих бесподобных импровизациях это уже не была танцовщица, это был сам танец. Валентин с первого же взгляда оценил ее талант, он опекал ее, учил, руководил ею, и они являли собой великолепную пару. Танцевали они то в "Мулен-де-ла-Галетт", то в "Элизе-Монмартр", и всюду их принимали с бурным восторгом.

1 Куртелин.

2 La Goulue (франц.) - обжора.

Лотрек мог бесконечно наслаждаться круглым лицом Ла Гулю, ее розовой кожей, орлиным носом, маленьким ротиком, ее голубыми глазами с каким-то металлическим блеском, холодными, пронзительными, жестокими, гордой посадкой головы с высоким пучком светлых волос, тем, как она вскидывала ноги к потолку, вспенивая кружево своих нижних юбок, как она носилась в стремительном темпе, когда каждое ее движение было еще головокружительнее, чем предыдущее, как она бесстыдно выпячивала живот, вертела бедрами, всем своим существом подчиняясь сладострастному зову музыки. Истая вакханка, одержимая демоном ритма, она бесновалась, не обращая никакого внимания на задыхавшихся от волнения мужчин, презирая их, а Валентин - длинная разболтанная кукла с неизменным цилиндром, надвинутым на лоб, с костлявым, мрачным рябым лицом, большими руками, длинными ногами, - слегка откинув назад свое прямое, негнущееся тело, сливался в танце со своей партнершей.

На них устремлены горячие взоры зрителей. Десять, двадцать, сто человек жадно следят за исступленной, завораживающей игрой стройных ног они расходятся, сходятся, все время давая надежду и лишая ее, показывая и снова пряча кусочек обнаженного тела, разжигая страсти и тут же разочаровывая, снова разжигая их, доводя до предела, и так - до последних аккордов музыки, которыми под гром аплодисментов заканчивается этот непристойный танец. Ла Гулю, самоуверенная, гордая, даже не поклонившись публике, исчезает, и ее провожают голодные глаза сотен мужчин.

Изумительная линия ног Ла Гулю, длинные, нервные ноги Валентина - о трепетные, породистые ноги! - неутомимо отбивали такт кадрили, и Лотрек с жадностью карандашом схватывал то, чего сам он был лишен навеки.

Лотрек получал истинное наслаждение в этой атмосфере, где то ли животные чувства поднимались до магии искусства, то ли искусство опускалось до скотского уровня. Он вдыхал запах потных тел, подмышек, дыма, захваченный порочным очарованием этих ночных кабаков, и лихорадочно пил рюмку за рюмкой. "Пойдем, посмотрим, как танцуют эти милашки. Они просто прелесть, совершенные Фонтанж... 1 О, уверяю вас, я могу пить, не опасаясь... Ведь мне не высоко падать, увы!"

1 Герцогиня Фонтанж - фаворитка Людовика XIV. - Прим. пер.

И Лотрек фыркал.

"А? Что? Да я же пью все самого лучшего качества... Это не может мне повредить".

* * *

Осенью Лотрек расстался с Гренье и переехал к Рашу на улицу Ганнерон, 22, за Монмартрским кладбищем.

Там он продолжал работать над серией портретов. Писал он их либо в мастерской, либо в небольшом садике Рашу. Однажды, выходя с другом из ресторана "Буавен", на авеню Клиши он обратил внимание на девушку довольно хилого вида с великолепными рыжими волосами. "Как хороша! - воскликнул Лотрек. - Типичная шлюха! Вот бы написать ее!" Рашу остановил девушку, и после некоторого колебания она согласилась позировать Лотреку.

Рыжая Кармен Годен оказалась отнюдь не "уличной девкой", как предполагал Лотрек, а просто милой работницей. Она была прекрасной моделью и вскоре стала популярна среди художников. Она позировала Кормону, потом Стевенсу. С точки зрения Лотрека, основное достоинство Кармен Годен заключалось в ее огненных волосах - они, по его мнению, составляют красоту женщины. "Когда женщина рыжая - по-настоящему рыжая! - говорил он, и слово "рыжая" заполняло весь его рот, - это для венецианцев!" И впрямь, все привлекавшие его женщины - в том числе и Лили, и Ла Гулю - были либо блондинками, либо рыжими, за исключением одной Валадон - та была брюнеткой.

Лотрек написал не менее четырех портретов Кармен 1. Пытался ли он открыться ей в своих чувствах? Возможно. Но не в его характере было делиться своими сердечными тайнами - будь то успех или неудача. "Лучший способ обладать женщиной, - утверждал старик Энгр, - это писать ее". Да, конечно! Но Лотрек предпочел бы менее платоническую любовь. Ни его подчеркнутое презрение, ни его язвительные реплики не могли обмануть друзей. Они понимали, что за этим кроется обида, боль, острая досада, и когда он, шепелявя и передергивая плечами, говорил о какой-нибудь проходившей мимо красотке: "Захочу, и она станет моей за какие-нибудь пятьдесят франков!" - они знали, что им руководила не "высшая степень цинизма, а отчаяние" 2. Иногда - правда, редко, очень редко! - они видели, как его чистые, живые глаза затуманивала грусть. Но Лотрек был не из тех, кто любит откровенничать. Он тут же брал себя в руки. Его утонченность заключалась в его невозмутимости.

1 Известны пятнадцать работ Лотрека 1885 г.

2 Таде Натансон.

Обыщи теперь хоть весь Париж,

Денег не жалея, налетишь

Не на женщину, а лишь

На падаль...

В мастерской, где снова начались занятия, Лотрек во все горло распевал куплеты Брюана. Разногласия между Кормоном и его учениками усилились. Назревал бунт. Некоторые ученики (среди них был и Анкетен) во главе с Эмилем Бернаром, щуплым юношей с взъерошенными волосами, приехавшим из Лилля и записавшимся в мастерскую всего год назад, откровенно критиковали Кормона за "школьный метод штудировки рисунка". Бернар призывал всех к мятежу. "То, чему нас учат, ни на чем не основывается, - категорично заявлял он. - Кормон? Самозванец, а не художник, - продолжал Бернар. - Ведь он как учит? Садится поочередно рядом с каждым учеником и у одного подправляет на рисунке руку, у другого голову, у третьего - грудь, без всякой логики объясняя, что вот он, мол, видит эту модель так и поэтому вы тоже должны видеть так же... А самым способным он советует лишь тщательно прорабатывать детали, сглаживать контуры, приглушать цвет, иными словами фальсифицировать... Год спустя вы знаете меньше, чем знали, поступая к нему".