Анри Перрюшо - Жизнь Тулуз-Лотрека

На плиточном полу валялись носки. Лотрек подобрал их, свернул в комок: "Ах, сукин сын, он моет ноги, глядя на "Лолу" и "Флейтиста"... 1

* * *

Уже в конце января Лотрек снова покинул Париж. Вместе с Гибером (Гибер отправил на последнюю выставку Независимых свою картину - на досуге он тоже занимался живописью, - представив себя как "ученика Бога и Тулуз-Лотрека") Лотрек направился в Гавр, чтобы снова отплыть на "Чили". На этот раз друзья сошли в Бордо.

Некоторое время Лотрек пробыл в Аркашоне и вскоре вместе с Жуаяном уехал в Брюссель, на вернисаж выставки "Общества свободной эстетики".

В этом году Лотрек послал в Брюссель только четыре своих афиши: "Мэй Милтон", "Мэй Бел форт", "Мизия" и "Пассажирка из 54-й". Эти произведения остались почти незамеченными.

В Бельгии Лотрека пригласил к себе на обед Анри Ван де Вельде, рьяный защитник "нового искусства". Он жил в Юикле, предместье Брюсселя, в собственном, недавно построенном доме, декоративное оформление которого было продумано до малейших деталей, а стремление к гармонии цветов доходило подчас до нелепости. Это относилось и к вещам и к людям. Жена Ван де Вельде была блондинкой, и ее умывальную комнату выдержали в тонах давленой клубники. Ради сочетания дополнительных цветов в этом доме жертвовали всем: здесь подавали блюда, которые должны были больше радовать глаз, чем желудок, например, желтые яйца на фиолетовом блюде, красные бобы - на зеленом.

Посещение Ван де Вельде привело Лотрека в восторг: "Это нечто небывалое! - сказал он Жуаяну и тут же добавил: - Но, честно говоря, хороши только выкрашенные белой эмалью ванная, уборная и детская" 2.

1 Из рассказа Таде Натансона. По словам Жуаяна, портрет Ша-Ю-Као тоже был отправлен в уборную.

2 Лотрек посетил Ван де Вельде в 1896 г., как это было указано до меня М.-Ж. Дортю, Мадленой Грийаэр и Жаном Адемаром, а не в 1894 г., как писал Жуаян, так как постройка дома закончилась лишь в 1896 г.

Но все же, вернувшись в Париж, Лотрек произвел в своей мастерской на улице Турлак некоторые преобразования в духе "нового искусства", которое, кстати, соответствовало его художественным поискам, его компоновке, ритму, криволинейным элементам во многих его картинах, так как и на теоретиков "нового искусства", и на Лотрека оказали влияние японские художники.

Драпировочные ткани из "Либерти", плетеная мебель и зеленые садовые столы придали его мастерской совсем иной вид. В этой "декорации" он написал несколько "Моделей на отдыхе". Довольно неожиданно для самого себя Лотрек, художник лица, показал вдруг свои модели только со спины, сидящими на полу или лежащими на диване. Прекрасные произведения, серьезные и нюансированные, полные мягкости и грусти, словно мелодии поздней осени.

Лотреку всего тридцать один год, и его творения прекрасны, но их с каждым годом становится все меньше. За 1896 год у художника накопилось всего около двух дюжин полотен, а три года назад он написал в три раза больше.

Лотрек никогда не работал в состоянии опьянения, но так как в последнее время он пил все больше, то и работал теперь урывками. Хоть он и хорохорился: "Что? Если бы я был пьян, во-первых, никто бы этого не узнал... Но если бы я был пьян, я бы признался... а сами вы никогда не догадались бы. Что?" - к сожалению, все догадывались слишком хорошо...

Увещевать его, останавливать? Встревоженные, убитые его постоянным пьянством, друзья пробовали говорить с ним. Но как его убедить? Малейшее замечание, дружеский совет, выраженный в самой деликатной форме, выводили его из себя. Боже, до чего же легко он теперь взрывался по любому поводу! А иногда и без повода! Какой уж там повод! Разве можно было предугадать, отчего эта "душа грома и солнца" придет в неистовство.

В марте, в одно из воскресений, Жуаян повел Лотрека к Камондо, где художник должен был встретиться с бывшим королем Сербии Миланом, который хотел купить у него картину. Не успели они войти в дом, как на Лотрека что-то нашло, и он, оттолкнув в прихожей лакеев, прошел в гостиную банкира прямо в котелке и с мятым шарфом вокруг шеи. Какая муха укусила Лотрека? Едва увидев его свергнутое высочество, он вошел в раж. Ему явно хотелось поиздеваться над бывшим монархом, что он и сделал, да еще как изощренно! В ответ на вопрос Милана, не является ли он потомком тех графов де Тулуз, которые прославились во время первых Крестовых походов, Лотрек дерзко ответил: "В некоторой степени, мсье. Мы взяли Иерусалим в 1100 году, а потом Константинополь", после чего, никогда не кичившийся древностью своего рода, он вдруг заявил свергнутому королю: "А вы всего-навсего Обренович!" Милан поспешил переменить тему разговора: "Мой сын, король Александр, горячо интересуется искусством и обожает живопись". "Какую живопись? перебил его Лотрек. - Представляю себе, что это за гадость!"

Жуаян, в ужасе увидев, какой неприятный оборот принимает разговор (к тому же Камондо умолял его предотвратить скандал), с большим трудом увел своего друга. Лотрек, который "неожиданно превратился в дикого зверя", даже очутившись на улице, все еще не мог успокоиться: "Каково! Обренович! Карагеоргиевич! - кричал он. - Если говорить по правде, то все они просто свинопасы. Все они еще вчера ходили без штанов, в короткой юбочке!" 1

1 Рассказано Жуаяном. "Некоторое время спустя, - пишет Жуаян, - король Милан купил на выставке Лотрека за неслыханную цену его картину "Клоунесса Ша-Ю-Као". Этот холст во время восстания в Белграде, когда во дворец Конак ворвалась толпа разъяренных людей, которая разграбила его и убила короля Александра и королеву, попал в знаменитую коллекцию Оскара Рейнхарта в Швейцарии (речь идет об одном из портретов Ша-Ю-Као).

Резкие выходки. Внезапные смены настроения. Обостренная чувствительность. Неадекватные реакции.

Несмотря на крайне нервное состояние, Лотрек продолжал такую же бурную деятельность, как и прежде. В марте он увлекся судебными делами. Как раз в это время проходили два шумных процесса - один над финансистом Артоном, обвиненным в том, что он взялся подкупить членов парламента и замять панамский скандал (он потратил на это полтора миллиона франков), второй над несколькими субъектами, которые слишком были предупредительны к Максу Лебоди, "Сахарной Крошке", наследнику огромного состояния.

Лотрека мало интересовала как моральная, так и политическая сторона этих процессов. Он видел только человеческую и, если так можно сказать, театральную сторону суда. Суд для него был театральной сценой, где давались спектакли и где Лотрек мог заниматься физиогномикой. Вот, например, лицо мадемуазель Марси, любовницы Лебоди, "сестренки богачей", как ее называли, или лицо Артона, господина, который держался перед судом очень непринужденно, - что можно прочесть на них? Лотрек смотрел на Артона чуть ли не с восхищением. Ведь он тоже "своего рода артист, который проявил в своих грязных делах столько изобретательности... столько хитрости... 1.