Н Кальма - Заколдованная рубашка

— Прекрасно! Право же, прекрасный рисунок! — продолжал хвалить Тривратский.

Гость только пренебрежительно махнул рукой.

— Какой я художник! Так, при случае, балуюсь, как все. А этот вид мне просто очень запомнился.

— Кто это? — шепотом спросил Александр у Павла.

— Лев Мечников, — таким же шепотом отвечал младший Дремин. — Помнишь, нам харьковские студиозусы о нем рассказывали. Он у них там был за вожака, когда они устраивали обструкцию профессорам. Наш Тривратский от него без ума…

Александр тотчас вспомнил фамилию «Мечников» и все, что с ней было связано. Он тоже слышал, что Мечникова исключили из Харьковского университета за «либеральный образ мыслей». Из Харькова Мечников перекочевал в Петербург, в Медико-хирургическую академию, но и там не задержался. Живой, переменчивый, увлекающийся, он нигде не мог осесть надолго. Страсть к живописи привела его в Академию художеств. Там с ним и познакомился Тривратский и вот уже несколько месяцев мог говорить только о своем новом приятеле. По его словам, это был настоящий феномен. В свои двадцать два года Лев Мечников знал чуть ли не двенадцать языков, в том числе несколько восточных, побывал в Константинополе, Афоне, Иерусалиме, объездил всю Италию. До академии он, оказывается, служил переводчиком в русской миссии в Палестине и Малой Азии, однако повздорил там с начальством, подрался с кем-то на дуэли и вынужден был уйти со службы. В Бейруте Мечников поступил было торговым агентом на корабль, но, доехав до Венеции, снова увлекся живописью и бросил корабль и работу агента. Венеция в то время вела борьбу с австрийцами за свою независимость. Разумеется, Лев Мечников не мог остаться в стороне. Забыв о живописи, он бросается в самое пекло сражения, дерется с австрийцами. Тривратский, который с восторгом перечислял все приключения своего нового приятеля, уверял, будто Мечникова разыскивают по всей Европе австрийские жандармы. Было это правдой или Тривратский, увлекшись, сильно преувеличивал, неизвестно. Однако всем было ясно: Лев Мечников человек действительно незаурядный, отважный и романтический.

Тривратский явно гордился тем, что приготовил такой новогодний сюрприз и дружит с таким «идейным». Между тем Павел продолжал шепотом рассказывать Александру то, что знал о Мечникове.

— У него младший брат есть, тоже, говорят, необыкновенный. Говорят, громадные способности у мальчика еще в гимназии были не то в зоологии, не то в антропологии. А Лев приехал сюда неспроста. Он теперь, видишь ли, задумал основать в Италии коммуну. Не такую, как наша, а настоящую, всерьез. Всем жить своим трудом, самим землю обрабатывать. Инвентарь, скот, дом — все общее, прибыли, какие будут, тоже поровну делить. А главное — приучаться к труду, к настоящей жизни, смешаться с народом, узнать его нужды. Чтобы не быть беспомощными белоручками, когда здесь, у нас, придет пора. Кажется, Мечников в Италии уже присмотрел участок, а теперь ищет себе подходящих товарищей.

Александр слушал затаив дыхание; то, что рассказывали о Мечникове, что говорил он сам, было так увлекательно, так поражало воображение! И эта девушка рядом, похожая на послушника. Как она смотрит на своего спутника!

В разговоре Лев иногда обращался к девушке, но вообще было заметно, что преданность ее он принимает как должное и уже привык к ней.

— Что же, Мечников, удалось вам подобрать себе товарищей для вашей коммуны? — обратился к гостю Михаил Дремин. — Смотрите выбирайте с осторожностью. А то наберете неженок да белоручек, так потом хлопот не оберетесь, — прибавил он с усмешкой.

Александру, мнительному, как все очень молодые люди, показалось, что Михаил именно его имел в виду, говоря о белоручках. Он вспыхнул, но промолчал.

— Кое-кого я присмотрел, — отвечал Мечников. — Да, кроме людей, нужен еще капитал, хотя бы небольшой, для начала. Я собираюсь съездить на Харьковщину, к родственникам, насбирать там немного денег.

— На такое дело надо общественные средства собирать, — подхватил с воодушевлением Сергей Тривратский. — Мы, хоть и голь перекатная, а тоже на что-то сгодимся.

— Еще бы! — кивнул Мечников. — Но до чего же полезно бывает иногда отсутствовать, господа! — продолжал он своим бархатистым южным говорком. Вот я вернулся в Россию, и глаз мой как будто освежился. Могу сравнивать, могу делать заключения. И теперь вижу ясно, что мы, северяне, с нашей любовью к мечтаниям и философствованию, ничего не достигнем. Перемен никаких, одни прожекты. А вот в Италии народ захотел свободы — и тотчас взялся за оружие.

— Удалось ли вам, по крайней мере, повидать знаменитого итальянского героя — Джузеппе Гарибальди? Помните, как высоко ставит его Герцен, как восторженно о нем пишет? — обратился к Мечникову один из медиков.

— Герцена я, разумеется, читал, как читал почти все относящееся до Гарибальди, однако самого его видеть мне, к сожалению, не привелось. Я был в нескольких схватках с австрийцами, и вместе со мной дрались товарищи Гарибальди, но он в это время находился в Пьемонте. А я так мечтал встретиться с Гарибальди! На мой взгляд, это самый значительный человек нашего времени, — прибавил Мечников.

Он порылся во внутреннем кармане сюртука и бережно вынул что-то завернутое в шелковый платок.

— Вот, взгляните, — сказал он, разворачивая платок, — это портрет Гарибальди, который мне удалось тайно, за большие деньги, купить в Венеции.

Все увидели грубо отпечатанное изображение бородатого и длинноволосого человека средних лет, в венгерской шапочке и полосатом плаще, накинутом на одно плечо. Лицо человека выражало спокойную энергию.

Александр с особенным чувством всматривался в Гарибальди: такой же портрет был у месье Эвиана, и швейцарец с восторгом рассказывал воспитаннику о герое Италии: он был уверен что именно Гарибальди освободит Италию от австрийцев и папистов и объединит разрозненные итальянские герцогства в единую страну.

— Те, кому выпало счастье знать Гарибальди, — продолжал между тем Мечников, — уверяют, что у него прекрасное, выразительное, женственно нежное лицо. Я видел сам, — Мечников все более воодушевлялся, — я сам видел, как его обожает народ. Ему отказывают состояния, ему жертвуют жизнью, тысячи людей встают под его знамена, потому что он — национальный герой и на него вся надежда народа. Да, итальянский народ достигнет того, чего хочет, не то что русский, — прибавил он с горечью.

— Неправда! — крикнул вдруг Александр. Кровь бросилась ему в лицо. Неправда это! У меня… У меня сегодня был человек из деревни. Русский человек, бурмистр. Слышали бы вы, как он говорил, что говорил… Какая сила у нашего народа!