Карина Кокрэлл - Мировая история в легендах и мифах

— Пятнадцать лет на палубах кораблей, святой отец…

— Пятнадцать лет… — вежливым эхом отзвался приор. Он затруднялся определить возраст Христофора — вроде бы и молод, но на висках уже очень сильно серебрилось…

— И вот как ты думаешь, моряк, возможно ли, если все время плыть на запад, из Португалии… или, скажем, Кас-тильи, — доплыть ли через океан до этого… острова Сипанго, или Антиллы, или даже Индии, богатой золотом и специями, как советует достопочтеннейший Тосканелли?

Отец Марчена остановился в лиссабонском францисканском аббатстве по приглашению местного приора и ясно видел: в Лиссабоне лихорадка открытия новых земель проникла даже за монастырские стены. Да и то сказать! Португальцы с досадной для испанцев регулярностью «наталкивались» на какие-нибудь доселе неоткрытые острова и прибавляли их к своей растущей империи. Отец Марчена тяжело вздохнул: в Португалии скапливаются несметные богатства из африканских колоний и новооткрытых океанских архипелагов, а в это время Кастилья одиноко истекает кровью в священной войне с маврами, очищая от них Европу. («Дана же такая сила благочестия и воинского таланта слабой женщине — светлейшей Изабелле, да хранит ее Господь!») Марчена часто бывал при дворе и давно уже попал под обаяние своей королевы — пламенно благочестивой, обворожительной и стремительно нищающей от военных расходов! Португальцам, столетия назад избавившимся от мавров, теперь наплевать на испанский Крестовый поход, на кастильскую Реконкисту! Их куда больше заботят «золотые тельцы» африканских копей. Ему, христианину и кастильцу, не пристало стоять в стороне и не приложить всех усилий, чтобы содействовать своей королеве в восстановлении Справедливости и торжества Santa Fe — Святой Веры! А раз так, то отец Марчена никогда не отказывал хорошему другу и королевскому исповеднику Эрнандо Талавере, если тот просил что-нибудь кому-нибудь передать в Лиссабоне или привезти что-нибудь из Лиссабона обратно, прекрасно понимая всю опасность таких услуг. А вскоре Талавера и сам все поведал ему до конца, намекая и на возможный мученический венец во имя святого дела. И даже это приора не испугало. Воистину, в Марчене героический дух наполнил совсем не героическую оболочку.

— Доплыть до восточных стран, если все время плыть Океаном на запад? — задумчиво переспросил итальянец картограф из-за своей конторки. — Думаю, доплыть возможно куда угодно, святой отец, если у тебя добрый корабль, вдоволь пресной воды, бакалао и веры.

Марчена посмотрел на собеседника с интересом.

— Несомненно, вера должна предшествовать всему остальному? — тихо и твердо поправил францисканец Христофора.

— Несомненно, святой отец, несомненно. Но и доплыть — это полдела. Важно ведь — и вернуться!

— Если верить ученейшим сеньорам — Тосканелли и Боэмия, которые, на мой взгляд, весьма и весьма аргументированно заключили, что западный океан не так уж велик, а Азия гораздо ближе, чем считал Птолемей, переплыть океан и вернуться становится выполнимой задачей, не так ли?

Христофор не спешил с ответом.

— Говорят, что оба они заблуждаются, сеньор Колон. Но не могут же заблуждаться сразу двое замечательных ученых!

По тому, как итальянец на него посмотрел, было очевидно: к своим делам за конторкой он уже не вернется.

— Святой отец, мне далеко до ученых. Всему, что я знаю, я научил себя сам и сделал кое-какие собственные расчеты… — Марчена улыбнулся этому самоуверенному «собственные расчеты»: с такими-то натруженными руками палубного матроса, в которых трудно и представить-то себе перо, если бы он не видел сейчас его ручищу с пером за конторкой! А Христофор продолжил: — Я провел больше года, внимательно изучая книги различных географов и навигаторов, святой отец, и мне стало ясно одно…

Христофор вдруг энергично бросил перо на конторку. Оно упало на пол, но рыжий картограф не обратил на это абсолютно никакого внимания. Марчена наблюдал с удивлением: человек, который только что спокойно делал записи за прилавком, изменился разительно. Теперь он со страстью жестикулировал, словно заполняя своими большими руками почти всю лавку:

— Мы все меряем этот мир по-разному, на свой лад! И неизвестно точно, какое расстояние имели в виду древние, рассчитывая свои «лиги» и «мили». Можно предполагать! Но не знать наверняка! А значит, невозможно точно рассчитать размер Океана. И даже если бы это было возможно, мало кто видит другую трудность: время меняет все — людей, береговые линии, даже то, где стоят созвездия на небосклоне. Вот все уверены, что прав Птолемей. А ведь в его время даже звезды стояли по-другому. Я сравнивал. И это еще не все. Однажды допущенная кем-нибудь из ученых ошибка в расчетах или описка переписчика или переводчика повторяется из книги в книгу, умножается, искажает все последующие расчеты. А если таких ошибок несколько?!

Пухлый приор уже смотрел и слушал зачарованно.

— Продолжай, картограф! После учения Господа нашего больше всего меня интересует география. Так и кажется, что здесь, в Лиссабоне, даже первые слова младенцев — «Тегга incognita» [265] «Земля неизвестная» (лат.). .

Христофор вдруг начал энергично доставать с полок у себя за спиной и выкладывать на прилавок перед Марченой тяжелые книги в кожаных переплетах. Марчена смотрел на него, вспоминал Бартоломео, которого однажды встречал, и думал, как непохожи братья.

— Мир, как винный мех, то расширяется, то сжимается, от книги к книге! Вот! — Христофор продолжал снимать фолианты с полок под шум сильного дождя за окном. За разговором они и не заметили, как он начался!

Полузадушенно звякнул привязанный у двери колокольчик — совсем некстати вошел покупатель. Наметанным глазом взглянув на вошедшего, Христофор сразу понял, что вряд ли это покупатель серьезный, значит, подождет: желающих просто поглазеть на карты и потравить байки каждый день в лавку наведывалось немало.

Коротышка в мокрой одежде, которая явно была с чужого плеча, поклонился, поспешно закрыл за собой тяжелую дверь и нерешительно оглядел магазин. Видя, что продавец занят с почтенным францисканцем, он повесил шляпу на одиноко торчавший из стены гвоздь (на полу под ней сразу образовалось небольшое озерко) и стал рассматривать развешанные по стенам карты.

Христофор бросил на него быстрый взгляд, но успокоился, — к столу с более дорогими портоланами тот в своей мокрой одежде пока не подходил. Ему было вовсе не до посетителя, — пропади все пропадом, Марчена задел его самое больное место. Он говорил с жаром, выкладывая на прилавок все новые книги.

— Вот он, знаменитый «Альмагест» Птолемея, переведенный, как известно, с греческого на арабский, а затем — на латынь. Так вот: в латинском и греческом переводах расстояния приводятся разные! Я сравнивал таблицы!