Карина Кокрэлл - Мировая история в легендах и мифах

…Соблюдает Никифор строгий пост, носит власяницу бессъемно и спит на досках. И проповеди его полны благочестивой страсти.

Горько, горько сетовал он, что медленно обращаются киевляне к истинной вере и что по-прежнему в окрестных лесах рассеяны змеиные гнезда бесовских кудесников, которые прозываются волхвами, а потому, даже крестившись, продолжают иные русы и поляне жить порой по обычаям языческим, которые искореняет речами и делами своими пастырь Никифор безжалостно.

…сладостно было мне опять слышать звучание слов Божиих, греческих. Рассказал я ему о разорении Иерской обители и о пленении своем. И стал он лицом темен и ответил, что так и весь христианский мир падет под мечом язычников, ежели не обратить их в веру истинную, не пожечь идолы и не истребить во славу Господу неисправимо закосневших в своем идолопоклонстве. И воскликнул он сильно, громким голосом, что сказано ему было из светлого столпа, в его келье появившегося: если не положит он за это жизнь свою, понесутся четыре всадника Апокалипсиса, один за другим, и будет кругом пожарище, и чумное поветрие, и скрежет зубовный, как предсказано, и воцарятся на земле идолы, и станут города христанские пристанищем бесу.

А в следующий мой приход говорил я сам с паствой киевской, хотя и трудно мне было поначалу понимать их, но полянское наречие походит на язык родителей моих. И открылось мне, какое рвение и искусство проявила паства киевская при возведении храма своего. Как своими руками храм этот чудный спасали от нахлынувшей на город воды при слишком сильном паводке прошлогоднем, сколькие жизни лишились, спасая храм Христов. И как потом, как схлынула вода, церковь поставили на катки и перевезли всем Киевом на место повыше и посуше, словно ладью варяжскую, волоком. Дискосы и потиры [175] Дискос — круглое блюдо на массивной ножке для просфор. Потир — кубок для вина во время причастия. в храме этом хотя и из дерева, но выточены киевлянами с искусством изумляющим. По нраву пришлись мне обращенные: искренна и благостна вера их.

А жен среди христиан киевских нет совсем. И сказал на то Никифор, что сосудам греха и порождениям беса, каковы суть жены человеческие, так же трудно войти в Царство небесное, как и верблюду — в ушко игольное. На что возразил я ему, что нет того в Писании, что ведь и блудниц раскаявшихся прощал Христос, что и Богородица Пресветлая, и Мария Магдалина дщерями были Евиными. Это Никифор гневно назвал богохульством и епитимьей мне пригрозил, и еще сказал мне, что наибольшее вместилище зла — исполненная гордыни архонтисса киевская, чей я раб. И что великий это для него подвиг — терпеть ее власть, ибо неслыханна для жен любая власть над людьми, но послано это ему, молвил он, как испытание силы его и веры, ибо всякая власть — от Бога.

Никифор — пастырь неколебимый и враг любого греха. И потому слаб оказался я — не признался ему, что усомнился тогда, в Иере, в Благодати Божией, не выдержал испытаний жестокостью человеческой. А перед иконой Пантокра-тора в грехе я своем покаялся: Ему все движения души нашей слабой ведомы, и суд Его людского милосердней.

…архиерей поведал мне, что к киевским архонтам не имеет он вхождения из-за закоснелости их и непримиримости к вере христианской. Однако, грешен, усомнился я в словах архиерея Никифора: в чем же закоснелости их знак? В том ли, что строительству храма в престольном городе своем не препятствовали, что христиан не гонят, что наследника своего единственного обучать письменам греческим повелели и даже хронику деяний своих приказали писать, подобно правителям просвещенным? Но не поддался я искушению прекословить.

Во дворце Подольском архонтов Киевских (называется он «терем») оказались и Писание, и апокрифы, которые мне даны были. Грешен, заподозрил я, уж не явились ли они добычей, увезенной русами-варягами из-за богатых окладов из какой-то несчастной, как наша, разграбленной обители Христовой. Может, и так. Но листы были в целости, неразодранны. Убеждаюсь я в том здесь ежедневно: самое трудное это дело — понять непредсказуемость побуждений язычников, от которых жизнь моя здесь зависит.

Архонт Ингварь в Киеве никогда надолго не остается: с дружиной по земле рыщет… (вымарано)… А малолетний архонт оказался не по годам своенравен и дерзок, хотя и очень к наукам способен: буквы, по настоянию архонтиссы, он освоил быстро, и вскоре уже читал бегло. Объяснила архонтисса это желание обучать сына тем, что договоры с императорами ромейскими архонту лучше самому понимать, без толмачей. О, как описать невыразимую мою радость, когда слышишь, как младенец этот, Сфендослав, порождение варяга-паганина, водя пальцем по строке, выговаривает старательно, хоть и без разумения, слова евангельские, вечные: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое…»

Однако обучение мое наследника престола прервалось из-за неприязни к занятию этому не только самого ученика, но и доместика схол [176] Здесь — воевода дружины, в Византии — главнокомандующий, военачальник (греч.). архонтиссы, варяга Свенхельда, идолопоклонника безжалостного и влиятельного. Да и паракимомен наследника, Асмуд, называемый здесь «дядька княжича», тоже убедил архонтиссу, что закаление плоти и обучение Сфендослава воинскому искусству — своевременнее и полезнее. Мой ученик был увезен, по русскому обычаю, в лагеря варяжские воинские, так что и не вижу я его теперь.

Говорить же с архонтиссой Хельгой мне, рабу ее, позволено было только дважды. Почтение к ней народа ее и мужа-архонта Ингваря, несмотря на природу его жестокую, несомненно и изумительно. Есть у архонта и другие жены, по обычаю языческому, но отличить их от челяди можно только по плотской красоте и платью, более богато изукрашенному. Когда же архонт отбывает в походы свои варяжские, всем Киевом остается править архонтисса Хельга.

Лето 946. Мертв архонт Киевский: некие мятежные данники убили его с особой жестокостью и тела вдове не вернули.

…(вымарано)…о деяниях архонтиссы, свидетелем которых я явился в Киеве, и отмщении ее, способном ужаснуть даже закоснелого в язычестве варвара, я писать не могу… из страха за (вымарано)… и за рассудок свой. Я пришлый, и многого тут не разумею. Но человек ли она? Прав был Никифор: одержима архонтисса, одержима. Прочь!

(больше записей нет)