Карина Кокрэлл - Мировая история в легендах и мифах

И вот сегодня, 3 августа, истек последний срок, данный иудеям для того, чтобы покинуть «все провинции Кастильи и Арагона». А теперь, когда улегся восторг победы, стало ясно: казна — пуста, армия — обессилена годами Реконкисты. Королева проехала недавно по Гранаде: по некогда шумным улицам мавританских деревень носятся стаи одичавших собак, в домах шныряют ящерицы и гнездятся летучие мыши. Пересохли и разрушены оросительные каналы, вместо виноградников и полей — рыжая выжженная земля. В городах — зияют черными слепыми глазницами окон опустевшие, разграбленные «худерии» [212] Исп. Juderia — еврейский квартал. … Кастильцы не спешат их заселять.

Почему богоугодное дело оборачивается для Кастильи несчастьем? Изабелла знает, что конфискованные ценности изгнанных из Испании евреев позволят продержаться еще какое-то время. А потом — португальский король Жоан, ненавидящий ее (впрочем, вполне взаимно), не преминет воспользоваться ситуацией и заграбастать независимость бедной «соседки» по полуострову. «У нищих не бывает независимости… Нищая…» — шепчет сама себе королева.

Магометане — новые хозяева Средиземноморья, они уже вытеснили в океан португальцев. А они, эти единоверцы — «Заклятые братья по вере!» — горько усмехается королева — держат в страшной тайне от Кастильи и секрет строительства своих каравелл, и секрет того, что они называют volta do mar — «повороты моря» — секреты океанских течений и ветров. Еще один христианский сосед — французский король — одержим отторжением арагонских территорий, как собака, вцепившаяся в ляжку оленя. Итальянцы — очень богаты, раздроблены на торговые княжества, погрязшие в войнах друг с другом, и беспринципно вступают в преступные сговоры с магометанами за обещание поддержки и торговых привилегий. Испания, высоко несущая свой крест борьбы за веру, совершенно одинока! И у ее королевы нет выхода. Над идеей «навигатора Колона» доплыть до Индии, плывя на запад, над его методом расчета расстояний смеется вся ее королевская ученая комиссия. Наверное, они правы. Но Изабелле понятна его одержимость: и в этом они походят друг на друга, к тому же — она уверена — здравый смысл и логика не способны творить чудеса, а спасти Кастилью сейчас может только чудо. «Только чудо! Что, если на западе действительно лежат огромные, богатые, густонаселенные острова, о которых все последние семь лет неутомимо твердит этот одержимый навигатор, год от года становящийся все более седым, нетерпеливым и дерзким? Может быть, не зря дано ему имя Christophorus — «Несущий Христа » в честь святого Христофора, перенесшего однажды Спасителя через воду. Ведь его историю поведал тоже генуэзец [213] Речь идет об известнейшей в Европе XIV–XVI веков книге апокрифических рассказов генуэзца Якова Ворагинского «Золотая легенда» (Jakobus de Voragine, Legenda Aurea, 1260). В частности, Легенда о святом Христофоре рассказывает, как один очень сильный и высокий человек спросил святого отшельника, каким образом он мог бы послужить своей силой Богу. Отшельник отвел его к опасному броду через реку и сказал, что он мог бы переносить путников на собственной спине. Однажды к реке подошел маленький худенький мальчик и попросил перенести его через реку. Посреди реки ноша стала настолько тяжела даже для этого сильного человека, что он испугался, как бы они оба не упали и не утонули. Тогда мальчик сказал, что его зовут — Христос, и тяжел он оттого, что несет с собой все тяготы мира. Затем Иисус крестил человека в реке, и тот получил свое новое имя — Христофор, что значит «несущий Христа» (прим. авт.). Колон — тоже и высок, и широкоплеч. Может быть, он и вправду рожден «перенести Христа » через Океан? Что, если они, эти жители неведомых пока островов за Океаном, обращенные Христофором в истинную веру, станут новой, сильной опорой христианства против всех его врагов?» Королева осеняет себя крестом, на мгновение закрывает глаза и так страстно прижимает к побелевшим губам ноготь большого пальца, словно в этом поцелуе и заключено спасение… Плохи дела у кастильской королевы.

А в Палосе между тем уже не какой-то там местный предрассветный бриз-terral, это ветер истории, игриво раздув белые подолы парусов, несет и «Пинту», и «Ниныо», и «Санта-Марию» из устья Рио Тинто — все дальше и дальше, к той черте, за которой кончается известное людям. И необратимо ширится полоса тревожно-красной воды между каравеллами и землей…

И вот он, сам наш герой — в темном дорожном костюме кабальеро пятнадцатого века (явно слишком тепло одетый для андалузского августа) стоит у борта и бросает последний взгляд на испанский берег, словно может знать, что уплывает не только открывать новые земли и искать новый путь в Индию, но и — на страницы, подмостки и экраны будущего. Благородная седина, приличествующая моменту легкая грусть в мужественном взгляде. Орлиный нос (иные говорят: «семитский»), выражающий непоколебимую уверенность в успехе.

Умрет Колумб опальный и забытый, а вот посмертная его слава сравнима разве что со славой основоположников мировых религий.

В Ватикане серьезно обсуждали возможность «беатификации» Колумба, то есть причисления его лику святых. В США он уже давно — в ранге национального героя (хотя и с «продезинфицированной» биографией, как это всегда бывает с теми, которые «жили, живы и будут жить»). В Южной Америке его считают виновным в геноциде коренных американцев и поливают символической томатной «кровью» постаменты его памятников, требуя изменить хрестоматийное «Колумб открыл Америку» на: «Колумб начал нашествие на Америку»…

Святой? Сумасшедший, одержимый навязчивой идеей? Религиозный фанатик, исполнившийся невесть откуда пришедшей к нему уверенностью, что именно он, «несущий Христа через воды», избран Богом для открытия новой земли? Мудрец? Провидец? Великий мореплаватель? Бездарный навигатор, которому непостижимым образом помогла собственная ошибка? Выскочка, яростно стремящийся разбогатеть и стать дворянином? Исчадие ада, работорговец, «империалист» и убийца? У Колумба так много «лиц»!

И какая ирония в том, что настоящее его лицо — неизвестно! Несколько прижизненных портретов сильно отличаются один от другого, а с написанных уже после того, как он ушел в мир иной, — смотрят вообще совершенно разные люди. Устные описания сходятся на высоком росте, крупном сложении, физической силе, очень белой коже, большом носе и рыжих волосах, которые потом совершенно поседели. Лучше всех, думается, изобразил его Хоакин Соролла. «Колумб отплывает из Палоса». И дело туг совсем не в сходстве с оригиналом. Этого никто теперь уже не узнает. Привлекает в портрете Сороллы другое: седой, здорово битый жизнью человек в неэлегантной дорожной одежде, так не похожий ни на какого национального героя, стараясь выглядеть непринужденно и уверенно, тем не менее вцепился в поручни напряженной рукой. Человек на борту корабля смотрит вызывающе и загадочно на тех, кто остается на берегу.