Петр Киле - Сокровища женщин Истории любви и творений

Между тем обнаружилось новое обстоятельство: у Натальи Ивановны Гончаровой с ее расстроенным имением не то, что не было приданого для дочери, а не было, по всему, средств на необходимые приготовления к свадьбе. Но вопрос был поставлен иначе: она не может выдать дочь без приданого. А где его взять? Свадьба откладывалась на неопределенное время или чуть ли не расстраивалась. Помимо всего, Наталья Ивановна выказала до нелепости вздорный, несчастный характер.

В конце августа 1830 года Пушкин перед отъездом в Болдино написал отчаянное письмо Натали: «Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждет в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, – я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать.

Быть может, она права, а неправ был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае вы совершенно свободны; что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь».

Н. И. Гончарова добивалась и, похоже, добилась, чтобы приданое ее дочери обеспечил жених, сваливая все с больной головы на здоровую. Она еще подкинет двух своих старших дочерей в семью Пушкина.

Еще в пути Пушкин услышал о холере и благоразумнее было вернуться в Москву, но поехал дальше, как однажды до Кавказа, до действующей армии, навстречу опасности. Это и была знаменитая Болдинская осень. Кажется, первым из стихотворений были набросаны «Бесы», а 8 сентября «Элегия».

Вероятно, Наталья Николаевна решила вмешаться в распри между ее матерью и Пушкиным, не могла же она хоть сколько-нибудь понимать, кто он, она видела, как вся Москва привечала поэта, и нечего ему прибедняться. Она написала ему в Болдино. Пушкин отозвался письмом от 9 сентября 1830 года:

«Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног, чтобы поблагодарить вас и просить прощения за причиненное вам беспокойство.

Ваше письмо прелестно, оно вполне меня успокоило».

Пушкин в письме к П. А. Плетневу сообщает: «Сегодня от своей получил и премиленькое письмо; обещает выйти за меня и без приданого. Приданое не уйдет. Зовет меня в Москву – я приеду не прежде месяца…»

В Москву приехал Пушкин лишь 5 декабря. Из письма к П. А. Плетневу из Москвы в Петербург от 9 декабря.

«Милый! Я в Москве с 5 декабря. Нашел тещу озлобленную на меня, и насилу с нею сладил, но слава богу – сладил. Насилу прорвался я и сквозь карантины – два раза выезжал из Болдина и возвращался. Но слава богу, сладил и тут. Пришли мне денег сколько можно более. Здесь ломбард закрыт, и я на мели. Что «Годунов»? Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал.

Во что я привез сюда: 2 последние главы «Онегина», 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим Anonyme. Несколько драматических сцен или маленьких трагедий, именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон-Жуан». Сверх того написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще не всё (весьма секретное). Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется – и которые напечатаем также Anonyme».

Сладил с тещей, кажется, обеспечив ее приданым для Натали.

Из письма к П. А. Плетневу от 13 января 1831 года: «Пришли мне, мой милый, экземпляров 20 «Бориса», для московских прощалыг, не то разорюсь, покупая его у Ширяева.

Душа моя, вот тебе план жизни моей: я женюсь в сем месяце, полгода проживу в Москве, летом приеду к вам. Я не люблю московской жизни. Здесь живи не как хочешь – как тетки хотят. Теща моя та же тетка. То ли дело в Петербурге! заживу себе мещанином припеваючи, независимо и не думая о том, что скажет Марья Алексевна».

Ему же от 21 января 1831 года: «Что скажу тебе, мой милый! Ужасное известие получил я в воскресение. На другой день оно подтвердилось. Вчера ездил я к Салтыкову объявить ему всё – и не имел духу. Вечером получил твое письмо. Грустно, тоска.

Вот первая смерть, мною оплаканная. Карамзин под конец был мне чужд, я глубоко сожалел о нем как русский, но никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду – около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели. Считай по пальцам: сколько нас? Ты, я, Баратынский, вот и всё.

Вчера провел я день с Нащокиным, который сильно поражен его смертию, – говорили о нем, называя его покойник Дельвиг, и этот эпитет был столь же странен, как и страшен. Нечего делать! согласимся. Покойник Дельвиг. Быть так.

Баратынский болен с огорчения. Меня не так-то легко с ног свалить. Будь здоров – и постараемся быть живы».

Из письма к Н. И. Кривцову от 10 февраля 1831 года:

«Женат – или почти. Всё, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, всё уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Il n`est de bonheur que daus les voies communes. (Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах. – Франц.) Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностию».

«Молодость моя прошла шумно и бесплодно». Мотив, возникающий в письмах к Н. И. Гончаровой и графу Бенкендорфу, звучал вполне искренно, но трудно понять, о каком счастье и о какой жизни мечтал Пушкин, перечеркивая самую блестящую, самую удивительную юность и раннюю молодость, увенчанную гонениями и славой.

Можно ли вообще мечтать «о мещанском счастье на проторенных дорогах»? При этом предчувствие, какая будущность его ожидает, не обманывало Пушкина.

Из письма к П. А. Плетневу около 16 февраля 1831 года, в котором прояснивается вопрос о приданом Натали, без которого Наталья Ивановна Гончарова не хотела выдать замуж дочь, как ясно теперь, просто не могла, и это была единственная причина столь беспокойного и продолжительного сватовства Пушкина, который искал причины в своей жизни.