Петр Киле - Сокровища женщин Истории любви и творений

Глинка любил пироги и ватрушки, пил легкое красное вино, а чай всегда с лимоном. "Если все это являлось у нас для него, он был совершенно счастлив, играл, пел, шутил остроумно и безвредно для кого бы то ни было. Лучше и мягче характера я не встречала, – добавляет Анна Керн. – Мне кажется, что так легко было бы сделать его счастливым".

– Да, мама, как легко сделать его счастливым! – могла поверить и дочь с навыками воспитательницы.

У Керн, кроме музыки, любили читать, и Глинка приносил с собой книги в подарок, замечая, верно, как ограничено в средствах это милое для него семейство. Весною же 1840 года главной новинкой был роман Лермонтова "Герой нашего времени". Уже по ту пору Лермонтовым зачитывалась молодежь, стихи его знали наизусть, и проза поэта тотчас увлекла Маркова-Виноградского и Екатерину Керн, а Глинка и Анна Петровна, хотя отдавали должное молодому поэту-гусару, по-прежнему боготворили Пушкина, что рождало споры. Именно по эту пору статьи Белинского в "Отечественных записках" получили популярность среди читающей публики, что станет знамением времени.

Глинка поначалу хранил тайну и все же проговорился о том, что альбом из 12 романсов будет иметь название "Прощание с Петербургом".

– Вы собираетесь уехать? – Анна Петровна и сама думала о перемене места жительства.

– Матушка изъявила мне свое позволение и даже совет уехать за границу, – Глинка закинул голову по еще детской привычке казаться выше ростом либо просто видеть дальше.

Екатерина Керн опустила глаза, чтобы скрыть свою догадку: Евгения Андреевна хочет разлучить их. В это время Анну Петровну позвали на кухню.

– У меня есть план, – Глинка заговорил, снижая голос.

– План? – заинтересовалась барышня.

– Поскольку теплый климат необходим как для меня, так и для вас, мы уедем в Италию.

– Мы?

– Позвольте увезти мне вас в Италию, – Глинка сел за фортепиано и заиграл нечто увлекательное, – дорогое дитя, – торжественно произнес он, будто просил ее руки, а сердце было ему отдано.

– Это сон! Упоительная мечта, – прошептала Екатерина, закрывая глаза. Воспользовавшись этим, Глинка вскочил и поцеловал ее, она отвечала ему, как во сне, но пробудилась, вздрогнув:

– Но ведь на это не согласится ваша матушка, а без ее согласия вы на такой шаг не решитесь.

– Ради вас, – он снова сел за фортепиано, – ради нашего счастья я могу решиться на все, что угодно.

Музыка выразительнее слов подтверждала это.

– Как! В самом деле?! – девушка обняла его за шею, готовая заплакать. – Но я-то не посмею и думать. В семье моей неладно, – она отошла в сторону, и звуки замерли, – как я себя помню. А теперь еще все сложней.

– Они любят друг друга, – Глинка снова заиграл, – так искренне, так нежно…

– Как дай нам Бог любить друг друга? – рассмеялась Екатерина.

– Да! – целый каскад звуков сопровождал его краткое подтверждение.

– Но вам необходимо обрести свободу, – заломила руки девушка от волнения.

– В наше время это почти невозможно, – раздались трудно переносимые звуки, как если бы после грома и молнии наступила кромешная тьма. – От меня потребуют веских доказательств неверности моей жены, что трудно достать. А если привлекут к разбирательству ее любовника, а он богат, он откупится, и духовные власти меня же обвинят во всем. Расторгнуть брак не удастся, это долгая тяжба.

– Ни свободы, ни счастья?! – воскликнула Екатерина в полном отчаяньи. – В том-то все дело, а не в климате.

– Нет, дорогое дитя, теплый климат – это благо для меня, я знаю, и для вас также.

– Мама мечтает о возвращении в Лубны, где, может быть, удастся вернуть утраченное имение. Я там родилась, я помню, там чудесно! Во всяком случае, там поблизости небольшое имение Александра Васильевича.

– Так надо ехать в Малороссию! – загорелся Глинка и вскочил на ноги. – Там теплый и здоровый климат, может быть, даже лучше, чем в Италии.

Так у Глинки идея поездки за границу из-за затруднений взять и увезти девушку с собою, с заключением тайного брака, трансформировалась в отъезд семейства Керн на юг, на что Анна Петровна не решалась, как выяснилось, единственно из-за недостатка средств. Михаил Иванович предложил свою помощь. Деньги, предназначенные для поездки за границу, 7000 рублей, едва он получил их от матушки, были употреблены им на покупку кареты для дам с маленьким Сашей, – Александр Васильевич мог приехать лишь позже, – и дорожной коляски для себя. Таким образом, его планы не переменились, а изменился лишь маршрут, что должно было благоприятно сказаться, помимо всего, на его работе над оперой "Руслан и Людмила". Да и действие в поэме происходит в Киевской Руси.

Когда все было готово к отъезду и был назначен день для прощального вечера у Кукольников, 9 августа, Глинка получил письмо от матушки, конечно, узнавшей о том, что сын ее собрался не в Италию, а в Малороссию с семейством Керн. Евгения Андреевна и прежде выступала против его сближения с Екатериной Керн, теперь же решительно позвала сына к себе в Новоспасское, правда, выказывая лишь желание увидеться с ним.

Вероятно, Глинка не утаил от матери о своем намерении вступить в тайный брак с Екатериной Керн, на что благословления от нее, конечно, не мог получить, кроме предостережний и возражений.

– Что ж, – сказал он, – мне в пути придется свернуть в Новоспасское, а затем приеду к вам прямо в Лубны.

– А ведь и мы заедем в Тригорское, прежде чем направиться в Лубны, – легко согласилась Анна Петровна. – Жаль только, что вы, Михаил Иванович, не посетите с нами могилу Пушкина в Святогорском монастыре.

– Что делать? Обязанность перед матушкой разлучает нас, но ненадолго.

Но Екатерина не сумела скрыть своего огорчения: взлелеянные вместе на лето планы рушились. Евгения Андреевна ведь может и запретить сыну ехать в Лубны, а он ей послушен во всем по мягкости характера и сердца. И, возможно, впервые испытала досаду на него, взрослого мужчину, 36 лет, который не может распорядиться самим собой по собственному усмотрению и желанию.

– Боюсь, это не к добру, – проговорила Екатерина; порывистая в минуты волнения и беспокойства, она вольно или невольно выказывала все изящество телодвижений молодой женщины и достоинство личности, когда у нее проявлялось даже чувство превосходства. – Вы все еще ребенок. Вы взрослое дитя. Это прелестно, слов нет.

– Впервые вижу, как вы сердитесь! – с восхищением воскликнул Глинка.

– Я не сержусь, я боюсь, что не увижу вас больше.

– Это уж слишком, – заметил он, слегка хмурясь.

– Вы рассказывали, как возвратились в Россию переменить паспорт, чтобы снова уехать, поскольку сердечная склонность влекла вас в Берлин. Но, заехав в пути в Петербург без необходимости, загляделись на хорошенькую девушку…