Леонид Беляев - Московская Русь: от Средневековья к Новому времени

Захвативший власть над западной частью Орды (Крымом и Причерноморскими степями) темник (военачальник) Мамай не мог примириться с этим. К тому же победа над непокорной Москвой обещала укрепить его влияние. Набрав большое войско и заключив договор о союзе с великим князем литовским Ягайло, он двинулся на Русь.

Русь оказалась перед выбором: покориться или дать отпор. Память о мощи Орды была еще свежа в памяти, но недавние победы над татарами и литовцами давали надежду на успех. Русские князья решились выступить навстречу врагу.

Подробности войны донесли до нас два литературных произведения: поэма «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище». Мы не знаем, все ли детали, переданные ими, верны. Например, действительно ли битва открылась поединком татарского богатыря-военачальника (мурзы) Челубея с монахом-воином Пересветом и ездил ли князь Дмитрий за благословением в Троицкий монастырь. Но эти эпизоды сохранились в исторической памяти народа.

Сказания повествуют, что, когда весть о продвижении Мамая к русским рубежам пришла в Москву, ордынцы были еще далеко. Но надо было спешить, чтобы они не смогли соединиться с литовцами. Дмитрий Иванович быстро собрал дружины и ополчение из Суздаля, Ростова, Мурома и других княжеств. Это была не московская, а общерусская война с Ордой. Войско двинулось вдоль Оки, соединяясь с подкреплениями. Перейдя реку, оно достигло верховьев Дона и к 8 сентября переправилось через него возле устья Непрядвы, заняв Куликово поле. Здесь было начало степей, уже освоенное русскими крестьянами.

Сила татар была в коннице, всегда стремившейся обойти и окружить врага, любившей завлечь его в засаду ложным отступлением, и умении маневрировать. Поэтому княжеские воеводы выбрали местность, неудобную для конницы, привыкшей к широким степным пространствам. Овраги и рощи защищали фланги русской рати, скрывая ее численность и порядок. Главный (Большой) полк окружали меньшие отряды. В густом лесу встала засада — полк князя Серпуховского Владимира Андреевича и воеводы Боброка Волынца.

Враг ударил по левому крылу — он рассчитывал окружить русское войско, пробившись в его тыл прямо через строй. Несмотря на упорное сопротивление, это удалось, и ордынцы, достигнув холма с княжеским стягом, уже праздновали победу. Однако тут их неожиданно атаковал «свежий» засадный полк. Татары обратились в бегство, и русские гнались за ними, сколько хватило сил у коней.

За победу на Куликовом поле князь Дмитрий Иванович получил прозвище Донской. Согласно преданию, построив полки, он сам принял участие в битве как рядовой воин, в первых рядах, и чудом избежал гибели. На месте сражения археологи и по сей день обнаруживают потерянное оружие.

После поражения Мамай скрылся в Крыму и скоро был убит. Но Русь дорого заплатила за победу: на поле остались тысячи воинов. Особенно тяжелый урон понесла Москва: вероятно, полки, принявшие лобовой удар, состояли из москвичей. Потери эти стали ощутимыми года через два, когда потребовалось вновь дать отпор врагу.

Противник, хан Тохтамыш, был более могущественным, чем Мамай. При поддержке великого завоевателя Азии Тимура он воссоединил на время Орду. В августе 1382 г. Тохтамыш быстро и скрытно двинулся к Москве. Собрать рать не успели, поэтому князю Дмитрию Донскому и митрополиту пришлось бежать. Кремль был захвачен с помощью обмана, сожжен и разграблен. Только «бесхозных» трупов после побоища похоронили не менее 10–12 тысяч.

Русь вновь стала платить дань, теперь еще большую, что было очень тяжело и для простых людей, и для великого князя. Дмитрий Донской вынужден был отправить своего сына Василия к Тохтамышу в заложники.

Однако скоро Москва восстановила силы и даже начала чеканить свою монету, а это всегда говорит о стремлении к независимости. (До этого Русь пользовалась монетами, чеканенными в Орде или в Западной Европе, а подчас и просто обходилась без мелких денег, храня крупные суммы в «гривнах» — серебряных слитках определенного веса и формы.) На серебряных монетах изображали воина с надписью «Печать князя великого», а на обороте была арабская надпись с пожеланием блага хану Тохтамышу, но она постепенно преобразовалась в орнамент.

О результатах бурной эпохи Дмитрия Донского можно судить по его «духовной грамоте» (завещанию). Казна явно обеднела: в грамоте упомянуто гораздо меньше драгоценностей, чем оставил Иван Красный. Но зато Владимирское княжество, престол которого князь Дмитрий в 1362 г. присоединил к Московскому, уже просто передавалось старшему сыну Василию как наследственное владение, отчина, а не ханское пожалование, что свидетельствовало о выросшем могуществе Москвы. Дмитрий предусмотрел даже возможное прекращение власти Орды: в этом случае «выход» будет идти в казну великого князя, который как бы заменит хана.

Завещание Донского ясно показало, что северо-восточные княжества уже практически объединены в новое могучее государство — Московскую Русь.

Для построения государства очень важна была помощь Церкви. Православная Церковь, единая и независимая от князей и Орды (митрополит Руси подчинялся патриарху Константинополя), помогла сохранить единство Руси в тяжелейшие годы ордынского ига. Проникнутая идеей власти, получаемой от Бога и не зависящей от земных владык, Церковь имела право решать, что хорошо и что дурно: открыто осудить любого человека, вплоть до правителя (его могли даже отлучить от Церкви или запретить богослужение в его городе). Церковь обладала большой реальной силой: она копила богатства благодаря тому, что ханы освободили ее от дани; руководила обучением, направляла развитие мысли, книгописание, искусство.

Стремившаяся всячески распространить и упрочить свое влияние, Церковь всегда готова была поддержать сильного правителя, стремящегося к установлению единовластия и прекращению усобиц (которые к тому же были несовместимы с духом религии). Но сильным князьям было мало поддержки со стороны Церкви, им нужен был контроль над ней. Они старались подчинить своему влиянию местного епископа, слали в Константинополь жалобы и доносы на «неверные» действия церковной власти, даже на митрополитов, но все это не очень помогало.

Добиться по-настоящему добрых отношений с Церковью, обеспечить себе ее помощь и даже сделать ее в какой-то степени управляемой, удалось Москве. Огромную роль в этом сыграла поддержка нового монашеского движения, зародившегося в середине XIV в.

Когда-то, в домонгольские времена, имущество в монастырях Руси было общим, но к XIII–XIV вв. все изменилось. Монастыри, которые основывались богатыми и знатными людьми, целиком зависели от поддержки жертвователей. Принимая монашеский сан, основатели или жертвователи сохраняли право на имущество, строили себе богатые кельи, имели слуг, а их образ жизни почти не отличался от светского. Такие монастыри (их называют келиотские ) были, как правило, недолговечны и не особенно влиятельны.