Гордон Сандер - Зимняя война 1939-1940 гг

На следующий день Рузвельт был красноречив. Он также четко дал понять, кто на стороне зла:

«Советская морская и воздушная бомбардировка финской территории вызвала глубокий шок у правительства и народа Соединенных Штатов. Несмотря на все усилия разрешить спор мирными методами… одна держава решила прибегнуть к силе оружия».

Сильные слова. И в то же самое время президент еще не решил, поедет ли он на матч по американскому футболу между командами Армии и Флота США.

Однако 350 финских американцев — а «Хельсингин Саномат», ведущая ежедневная газета Финляндии, с волнением сообщила о 3000 — уже решили, что они будут делать, — они будут сражаться! Неделей позже эти мужчины, назвавшие себя Финским американским легионом, отправились в Хельсинки, чтобы присоединиться к 12 000 других добровольцев со всего мира, которые приехали в Финляндию поддержать ее в борьбе.

По другую сторону Ботнического залива, в Стокгольме, правительство другого нейтрала, которое было больше всего затронуто войной, Швеция, также вело скрытые дебаты по поводу того, как реагировать на вторжение. Некоторые члены кабинета, возглавляемые активным министром иностранных дел Рикардом Сандлером, ратовали за полную военную помощь, включая создание общей обороны Аландских островов. Другие министры сомневались. В отличие от далеких США, которые не были под угрозой непосредственного вторжения, независимо от предпринимаемых политических шагов, Швеции нужно было вести себя осмотрительно. Неправильный шаг мог моментально привести к появлению русских или немецких бомбардировщиков в небе.

Официально правительство Пера Альбина Ханссона, ярого нейтрала и социал-демократа, хранило строгое молчание. Но сомнения в том, что считало по этому поводу шведское общественное мнение, не было. «Сложно выразить чувство ужаса и гнева, которое охватило все население Финляндии, Норвегии и Дании в результате русского нападения на Финляндию», — написал скандинавский корреспондент «Нью-Йорк таймс» 2 декабря. В тот же день две тысячи шведских студентов пришли к финскому посольству в Стокгольме с криками «Мы за Финляндию!» и другими финнофильскими лозунгами. Так же случилось в Риме, Париже и других городах.

В Карельской зоне боевых действий Олави Эронен был занят эвакуацией ошеломленных жителей деревни Сейвасто на запад, в безопасность, за линию Маннергейма.

«Я отбыл туда в сумерках и собрал всех жителей деревни. Конечно, все пригодные к службе мужчины были в армии, так что присутствовали только женщины, дети и старики. Я никогда не видел настолько притихших людей. Все пожитки были завернуты в одеяла. Это все, что они могли с собой взять. Конечно, все ушли добровольно. Никто не хотел остаться в лапах у русских. Я отвез их за линию обороны, дальше их вез другой грузовик».

Среди эвакуированных из Карелии была Эва Килпи и ее семья. «Мы все очень боялись, что нас вышлют в Сибирь, — сказала она. — Каждый ребенок так или иначе знал, что нас отправят в Сибирь. Это было ужасное чувство. Мы также знали, что это была тотальная война, что если мы не в безопасности здесь, то безопасности нет нигде».

В семьсот двадцати километрах севернее, на лесистой, слабо защищенной советско-финской границе, около финского уездного города Суомуссалми, передовые дозоры советской 163-й стрелковой дивизии, наспех слепленной Ленинградским военным округом для этой операции, быстрыми темпами продвигались вперед. Задачей дивизии было разрезать Финляндию надвое.

Около тысячи финнов, живущих в этом отдаленном районе, в основном фермеры и их семьи, в большинстве своем имевшие смутное представление о трениях между двумя странами, были еще больше удивлены русскому вторжению, чем их соотечественники на юге. Вспоминает шестнадцатилетняя жительница деревни Саариюоля Ээви Ссппянен. Она была старшей дочерью в семье фермера и занималась обычной работой по хозяйству. После полудня 30 ноября ее отец вышел прогуляться. «Когда он вернулся, — рассказывала Сеппянен, — отец рассказал, что в направлении Юнтусранта большой пожар. Он все удивлялся, что там такое горит».

Горела на самом деле школа поселка, которую подожгли несколько запаниковавших шюцкоровцев, чтобы задержать быстрое наступление советских войск.

Семья Сеппянен вскоре узнала, насколько быстро продвигались русские буквально несколько часов спустя, когда старший Сеппянен вышел из дома посмотреть, что происходит, и лицом к лицу столкнулся с русской конной разведкой. Вскоре несколько русских верхом появились в окнах самой фермы, к ужасу Ээви и ее матери.

«Мама сказала мне не выходить на улицу, а то убьют, — рассказывала Сеппянен. — Но я решила выйти, чтобы показать, что в доме только дети. Когда я вышла на улицу, я лицом к лицу столкнулась с красноармейцем и наши взгляды встретились. «Финский солдат? — спросил русский на ломаном шведском. — Были ли в доме финские солдаты?» — Я сказала, что нет, и жестами пыталась показать ему, что в доме только дети, — взволнованно вспоминала Сеппянен в интервью 69 лет спустя. — Красноармеец показал мне винтовку и спросил, боюсь ли я. Но я была храброй и сказала, что не боюсь. Он рассмеялся».

Вскоре после полуночи 30 ноября, когда поезд эвакуировал парламент Финляндии в тайное место в Каухайоки в Остерботтнии (юго-западной провинции Финляндии), а Хельсинки продолжал гореть, первый приказ дня Маннергейма был передан по общенациональному радио.

Его воодушевляющее послание было обращено и к финскому народу, и к сражающейся финской армии, пытающейся сдержать советского захватчика. Некоторым финнам было сложно понять шведскоговорящего Маннергейма, с его плохим знанием финского языка. Но это было неважно.

«Храбрые солдаты Финляндии, — провозгласил он. — Я принимаю командование в час, когда наш извечный враг снова напал на нашу страну. Уверенность в начальнике — первое условие успеха. Вы знаете меня и я вас тоже знаю, и я знаю, что вся страна готова исполнить свой долг даже ценой жизни».

Теперь Кремлю и всему миру был дан ответ. Финляндия будет сражаться. Но как долго? И чем?

Если первый день советско-финской войны был «сумасшедшим», как написал Герберт Эллистон, то последующие дни были еще безумнее. Эллистон и его коллеги, засевшие в отеле «Кемп», пытались понять события, происходящие на политическом и дипломатическом фронте, включая формирование двух противостоящих правительств Финляндии. Также нужно было отслеживать, что происходит на всех фронтах войны. Поток статей и фотографий из отеля «Кемп» — в особенности очень жесткие снимки сгоревшего автобуса и его злосчастных пассажиров у вокзала — помогли поднять всемирную волну ужаса и гнева.